Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова

В 1974 году на прилавках «Москниги» появляется сборник А. Проханова «Желтеет трава», открывающийся шикарным фотопортретом: хлыщ, с ушами, носом и декадентскими бачками, позирует в профиль, он укутан в умопомрачительную купеческую доху с воротником размаха крыльев маленького самолета. С дохой связана одна комическая литературная история. Этот предмет изначально принадлежал А. Битову, с которым Проханов, правда, очень недолго, общался. Они познакомились в начале 70-х, во время турпоездки по странам Бенилюкса, разговорились в автобусе и показались интересными друг другу. За бутылкой гиневера они обсуждали местную раскрепощенность, воздействие амстердамских неоновых реклам, химических ярких цветов на подсознание — в общем, все, что было в новинку гражданам империи зла. В Голландии они оказались по линии Общества дружбы, в составе советской делегации из писателей и артистов. Западная Европа, что характерно, поражает Проханова не архитектурой, не музеями и даже не товарным изобилием, а — сексуальной революцией, «бьющей отовсюду эротикой». Он был молодой человек из чопорной страны, «а там все это било, дышало, доводило до опьянения». Он использует все свободное время на то, чтобы всласть пошляться по кварталам красных фонарей. Его опьяняет то, что женщину можно купить, как буханку хлеба, абсолютно легально. Он отправляется в кино на порнофильм и рассказывает об этом попутчикам как о подвиге («На меня смотрели как на героя, сами боялись ходить. Даже Битов, раскованный человек, и тот боялся»). «Это было тлетворно, и развратно, зрелищно». «Битов — по-своему блестящий человек. Я поражаюсь его способности непрерывно изысканно мыслить вслух. Тогда меня поражала его блистательная способность импровизировать — не рассказывать, а именно мыслить, создавать интеллектуальные конструкции, категории, гносеологию; я не был способен к такого рода разговорам». По возвращении в Москву он попытался продолжить с ним отношения. «Помню, мы оказались в одном доме у общих знакомых, прекрасно провели время, пили вино, но в конце этого вечера он сказал мне: „Я хочу сделать тебе приятное. Вот у меня есть изумительная доха из оленьего меха, я тебе дешево могу ее продать, ты мне симпатичен“. И он показал мне эту доху — хорошую». Проханов тут же вынул деньги и рассчитался с импровизатором: «сумма была небольшая, не так чтоб бросовая, но я подумал — ничего себе, экстравагантная доха, тогда никто такое не носил». На следующий день он залез в автобус, набитый битком, и, когда показалась его остановка, стал протискиваться к выходу. По мере продвижения он слышал вокруг себя странный ропот, глухой гул, но, в задумчивости, не понял, что все это относилось к нему. Доха, однако ж, оказалось, была жутко линючей, в силу плохой выделки: «Я был, как малярный валик, которым красят стены, — так же проходил мимо публики, оставляя значительные куски этой дохи на пальто и костюмах». Когда пассажир покинул салон, весь автобус чертыхался и смахивал с себя куски свалявшейся шерсти. «И меня больше всего поразило вероломство Битова: как он мне, своему товарищу, может быть, даже начинающему другу, мог продать негодную, фальшивую гнусную вещь, избавиться! Я это расценил как жуткое предательство — представляете: интеллектуал, „Пушкинский дом“, а поступил со мной, как мерзкий цыган, надул лошадь через заднее отверстие, продал, а когда наездник кинулся на ней скакать, она тут же сдулась».