Человек с горящим сердцем

— Стихи господина Некрасова, сказки — «О царе Ахреяне», «О мужике и генерале», а из сочинений его сиятельства графа Льва Толстого нам по душе комедия «Плоды просвещения». Знамо: учение — свет, а неучение — простота! Охота поумнеть, в люди выбиться… Вот вы, к примеру, унтера достигли!

Возвращая паспорт, околоточный горделиво заметил:

— Достичь дано не каждому. Бывает, много учен, да недосечен! Лучше бы вы, охламоны чумазые, водкой баловались, а не книжками. — И он протянул руку к Александру Корнееву. — Давай свой вид. Тоже грамотей?

Вручив документ, Сашка Рыжий и вовсе дурачком прикинулся:

— Не-е… Куда мне читать да писать! Я этих черных буковок не разумею. Ем только пряники писаные и одно молюсь: «Пророк Наум, наставь мя грешного на ум…» Поможет, ваше благородие? Уж так хоцца!

Парни давились смехом, а унтер, пробуя странички паспорта на язык (если с кислинкой — поддельный), снисходительно молвил:

— А ты, рыжий-красный, за образованностью не больно гонись. Самые-то разумники в тюрьмах гниют да по Владимирке столбы верстовые считают.

— Спасибо за совет, ваше благородие! — воскликнул Сергеев. — Уж так сгодится нашему Петру Спесивцеву. Он давно без работы и не знал, что мог знаниями обогатиться в остроге! Верно — школа бесплатная, харчи казенные.

— Но-но, Тимофеев! — одернул его полицейский. — Не очень чеши своим долгим языком. И что ты за гусь, не пойму!

— Известно, лапчатый. Вода с такого запросто скатывается…

— Я тебя не водой, а вот чем проучу! — показал околоточный свой кулак невероятных размеров, словно специально созданный для мордобития. — Далеко от меня не уплывешь на своих красных лапках.

Ой как не нравилась околоточному эта с виду тихая компания! Ни выпивок, ни веселого разгула с драками, как подобает мастеровым. Только песни поют, да и то непонятные. Правда, однажды сам слышал, как славили патриотическим гимном царя. Кто же они?

«Славили»… Дозорные заранее упредили коммунаров о приближении околоточного к домику, и парни дружно грянули песню, которую сочинил на мотив гимна кочегар Степа Россохатский.

Славься, ты славься,
Наш царь Николай,
Чертом нам данный
Наш царь-государь.
Палач беспощадный,
Утонешь в крови,
И род твой Романов
Тебе не спасти…

Слов этих околоточный хорошо не расслышал — только мотив, но чуял неладное. Уж очень дерзкие парни! С каждым беседовал, завлекал посулами. Но никто не сказал ничего худого о товарищах. Самый ловкий из них, конечно, Тимофеев… Как прописался на Корсиковке — словно подменили рабочих парней. Глянешь на этого Артемия — по всему фабричный, а заговорит — так и прет из него студент. Сегодня же надо доложить частному приставу!

Городовой удалился, а Федор посуровел.

— Жаль, други мои, а вижу — надо мне убираться отсюда, и немедленно. Не зря фараон зачастил, щупает нас. За себя здесь оставлю Сашу Рыжего.

Неохота парням отпускать Артема. Вся жизнь без него потускнеет. Впрочем, он далеко не уедет — где-то рядом будет.

Иногда коммунары сами себе удивляются. Чем покорил их Артем, в чем его власть над ними? Человек как человек, а только ведет он их за собой, и баста! Как видно, сила его — в огромной вере в будущее, в упрямом стремлении к своей цели. И всем хочется быть такими же — храбрыми, не жалеющими себя ради общего рабочего дела… Артем — пример, достойный подражания.

А у Федора свои мысли, свои заботы. Вот он вышел за ворота домика на Корсиковской и присел на лавочку. Где-то хрипло тявкала собачонка, за ставнями у соседей скучно пиликала гармонь, над заводом Мельгозе краснело черное небо. Выпустили плавку чугуна… Надо идти ночевать куда-то в другое место.

Любой рабочий приютит и не выдаст. А что, если двинуть к Якову Фомичу Забайрачному? Заодно и насчет оружия с ним потолковать. Федор все еще был у кузнеца в молотобойцах. Но не пора ли перейти на нелегальное положение? Время настало горячее…

У меньшевиков провал за провалом, зато «впередовцы» крепнут. Боевую организацию сколотил в Харькове Артем. Конспирация железная! Федор на ней еще в Николаеве собаку съел.

Борьба с противниками созыва Третьего съезда партии показала истинное лицо этих «библейских плакальщиц» — так метко окрестил Сергеев меньшевиков. Они боялись восстания, сомневались в боевом духе рабочих. Однако не желая утратить своего влияния на рабочих, даже послали на съезд делегата. Туда же, в Лондон, от «впередовцев» выехал и Борис Васильевич Авилов — Пал Палыч.

Федор тревожился. Оправдает ли Пал Палыч их надежды? Верно, его уважают на заводах, интеллигенция и студенчество. Но эта склонность к примирению с меньшевиками, примирению любой ценой! Сжился он с ними в их склочном комитете, что ли?

«В конце концов, — успокаивает себя Федор, — большинство проголосовало за Пал Палыча, дало ему твердый наказ. Обязан выполнить!»