Человек с горящим сердцем

— Хватит балачок — кажи дело! — оборвал его кто-то из толпы.

Владимир растерялся и спрыгнул с платформы.

Социалист-революционер Забелин напирал на сельскую общину. На ней издавна держится Русь. Что заводы? Земледелие — вот будущее народа. Забастовки? Ими не свергнуть царя! На выстрелы в Питере ответить уничтожением министров, губернаторов, экспроприацией богачей…

Забелин — рабочий, недавно был выпущен из тюрьмы и ходил в ореоле мученика. Его речь вызвала громкие аплодисменты, и Корнеев встревоженно глянул на Федора.

Эсера сменил Сергеев.

— Первый оратор что-то мямлил о нежном обуздании самодержавия. Наивность или предательство? Спасение народа не в петициях, но и не в терроре против отдельных царских мерзавцев. Выход — в острой классовой борьбе масс против самодержавия и капитала. Так выйдем же на волю из мрачных цехов и подвалов, будем протестовать против произвола. — Федор сорвал с головы шапку. — Вечная память нашим братьям по труду, погибшим в день Девятого января! Их кровь стучится в паши сердца…

Стояла хватающая за душу тишина. И вдруг она взорвалась:

— Долой самодержавие! Смерть палачам!

— Отхватил ты, Яков, помощника на славу! — прогудел Фомичу толстый Щербак. — Молотом кует и языком горазд.

В конце митинга Федор попросил подойти к нему тех, кто хочет поднять на забастовку и другие харьковские заводы.

К нему протиснулось с десяток парней. За ворота завода вышли гурьбой. Федор замедлил шаг:

— Ребятки, надо бы где-то посовещаться.

— Пошли на Балашовский вокзал, — сказал Миша Лазько. — Я видел в тупике станции пустую воинскую теплушку. С печкой!

— Смекалистый, — похвалил Федор. — Айда, соловьи-разбойники!

Разместились на солдатских нарах, закурили.

— А теперь, — сказал Федор, — у кого поджилки трясутся при словах «тюрьма», «полиция», «казаки» — в сторону! Трусы не для революции.

Таких не нашлось.

— Добро, — кивнул Федор. — Будем считать, что познакомились. А вот вы… — глянул он на двух молодых рабочих. — Как вас звать?

— Володька Кожемякин, — сказал один быстроглазый. — Ученик слесаря… — и толкнул в бок друга. — А это Федька Табачников. Вы, товарищи, не сумлевайтесь: мы надежные.

— Посмотрим. Давайте решать: кому что поручим.

Паровозостроительный оставили за Артемом и Сашкой Рыжим. Лазько и Кожемякин пойдут на Гельферих-Саде, а студент Михаил Доброхотов — он тоже был на митинге — и слесарь Табачников организуют митинг на заводе Пильстрема.

— Здорово! Значит, сперва забастовки, а потом и восстание.

— Дело идет к этому, — подтвердил Федор. — Встретимся здесь и завтра?

— Давайте лучше у меня дома, — заметил Лазько.

— Далеко живешь, — возразил Проша Зарывайко. — Может, к вам будем захаживать, товарищ Артем?

Сергеев почесал за ухом.

— Я пока без пристанища. Нельзя ли, ребята, здесь на окраине снять комнатушку? Конечно, у надежного человека и чтобы от полиции было легко смыться. Не люблю, признаться, фараонов.

Все рассмеялись, а Табачников обрадованно предложил:

— Хотите ко мне на Молочную? У бати старые счеты с жандармами… Жить будете как у Христа за пазухой!

— Придумал! — возмутился Корнеев. — Хороша «пазуха» — рядом казармы Старобельского полка! Хата неконспиративная, — заключил молодой подпольщик, раньше Артема присланный сюда из Екатеринослава.

— Беру к себе! — заявил Володя Кожемякин. — На Корсиковскую. Дядька мой человек добрый, комната просторная, а в ней только я да мои дружки — Петро Спесивцев и Сашка Васильев. Они тоже за революцию.

— А для меня там уголка не найдется? — спросил Миша Доброхотов. Небритый, в шинели с оборванными пуговицами, похож на «вечного студента». — Тоже ночую где попало…

— Могу еще трех-четырех взять, — обрадовался Кожемякин.

В глазах Сергеева вспыхнул острый интерес:

— Пять постояльцев? А давайте-ка жить коммуной! Все общее — заработок, харчи, одежка и вечерние беседы по душам. И кто без работы окажется — с голоду не помрет.

И Володя Кожемякин повел товарищей к себе на Корсиковскую, 21. Его распирало от счастья. С ним будет жить не только студент Доброхотов, но и сам Артем! А о коммуне он слышал и от своего друга — Сашки Васильева. Значит, о таком не только в книгах пишут?

СЕКРЕТНЫЕ АЛЬБОМЫ

Федор долго нажимал на кнопку — три длинных условных звонка. Час поздний, но Стоклицкая не должна еще спать.

Щелкнул замок, дверь приоткрылась, и показалось бледное лицо Мины. В руке свеча, сквозняк шевелит язычок пламени.

— Не ждала я тебя сегодня, Артем.

— Есть новости от наших, из-за рубежа?

— Одну посылку получила, да и ту еще не распечатала. Не спит Сережка!

На окнах кабинета тяжелые шторы. Свеча горит слабо, но Стоклицкой все кажется, что свет из ее комнаты виден со двора.

Мина вносит в кабинет таз с водой и протягивает от стены до стены тонкий шпагат. В темном углу человеческий скелет, и гость щелкает его по лбу. Молчит, свидетель!