Человек против мифов

Столь славные начинания в наши дни невозможны, так как требуют непомерных знаний. Сегодня биолог, например, не только не знает всего естествознания, но даже всей биологии. Ему известна только собственная "область", скажем, ботаника, или паразитология, или генетика, а возможно, только один раздел этой области. Это похоже на намеренное сужение диапазона знаний ученого. Однако в действительности дело обстоит иначе: происходит не сужение области знаний отдельного ученого, а невероятное увеличение всего объема знаний. Ум ученого по-прежнему напряжен до предела, но он не может охватить все науки. Сосуд, который некогда вмещал все человеческое знание о мире, теперь лишь капля в море.

Я знаю, что модно бранить специализацию и превозносить достоинства "широкого кругозора", недооценивать анализ и переоценивать синтез. Но – или я жестоко ошибаюсь – кругозор самых крикливых поклонников широкого кругозора широк, но пуст, а самым ревностным защитникам синтеза (за отсутствием анализа) нечего обобщать. Ученый, вынужденный специализироваться, если он хочет знать что-либо досконально, может отказаться от своей специализации, только отказавшись заодно и от всех знаний, которые у него есть, вместе с теми, которые будут.

Специализация говорит о триумфе науки, не о поражении. Она – свидетельство обширности человеческого знания, не его нищеты. И как не приходится жалеть об этом, когда дело касается отдельных личностей, так и специализация отдельных дисциплин – тоже не предмет для сожалений. Долгие века, в течение которых философия охватывала Всё существующее знание (не такое уж большое), сменились эпохой, когда молодые науки покинули родительский кров, захватив с собой все необходимое и предоставив остальное философам. Так, "философия природы" – стала физикой, химией, астрономией и т.д.; "политическая философия" – социологией; "учение о душе" – психологией.

С точки зрения истории, содержание философии – это пожитки, оставленные другими науками. Никто не взял этику, даже социологи; никто не взял логику; никто не взял эстетику; никто не взял метафизику (ибо кому она нужна?). Все эти предметы и стали частью философии, несмотря на то что математики алчно поглядывают на логику, а джентльмены от изящных искусств не отказались бы полакомиться эстетикой. Счастлив сообщить, что эти предметы до сих пор не поддались никаким соблазнам.

Но можно посмотреть на дело и по-другому. Каждая научная дисциплина явно имеет свои границы. Физика и химия, например, тесно связаны, но обязательно наступит момент, когда от физики вам надо будет переходить к химии. Химия и биология тоже тесно связаны, но опять-таки обязательно наступит момент, когда вы окажетесь на территории биологии, но не химии. Затем в каждой науке есть более широкие и менее широкие обобщения, причем более широкие претендуют на охват всего корпуса знаний. А как быть с обобщениями, выходящими за пределы одной науки? Ну, когда они охватывают две или три науки (скажем, математику и физику или химию и биологию), мы еще можем представить дело компетентным ученым. В сущности именно так в науке создаются пограничные области – и вот уже у пас есть математическая физика и биохимия. Ну, а обобщения, выходящие за рамки всех паук? Любой ученый, наверное, скажет о них что-либо важное, но ни один не сможет исчерпывающе рассмотреть их на базе своей собственной дисциплины.

Существуют ли такие обобщения? Конечно, да, а мы, смертные, сталкиваемся с ними ежедневно и чуть ли не ежеминутно. Возьмем, например, вторую мировую войну, с которой несколько лет каждый из нас был связан теснейшим образом. Мы должны были определить свое отношение к войне: считать ли ее справедливой или омерзительной. Некоторые люди считали ее абсолютным злом на том основании, что она ничем не отличалась от первой мировой войны, которая также была абсолютным злом. В ответ на настойчивые вопросы эти люди, возможно, сказали бы: "История ведь постоянно повторяется, вот и сейчас тоже". Если бы мы спросили: "А чем это доказать?" – они, вероятно, ответили бы: "Дело в том, что весь мир устроен наподобие машины, в нем без конца повторяется одно и то же".

Здесь перед нами, конечно, обобщение, согласно которому всякое изменение имеет механический и повторяющийся характер. А понятие изменения не может быть полностью объяснено ни одной наукой: это явление, которое известно во всех науках. Больше того, разные науки довольно-таки по-разному определяют изменение: когда вы изучаете неорганические вещества, изменение выступает как "энергия", а когда вы изучаете органику, изменение выступает как "жизнь". Однако вопрос, реально поставленный противниками второй мировой войны, на деле таков: считать ли изменение простым повторением или постоянным появлением чего-то нового в мире? Если последнее, то не исключено, что вторая мировая война в корне отличалась от первой, а отсюда может следовать совершенно другая оценка.