— Тебе-то какое дело? Прочь отсюда, наглец, со своими улыбочками!
— Это Фома, — пояснил Иаир. — Пожалуйста, проходи сюда, уважаемый господин! Если то, что ты сказал… Может ли быть такое! Я едва способен…
— Рад видеть тебя, Фома! — произнес Иисус все с той же улыбкой и учтиво поклонился сердитому бородачу в зеленом халате.
Затем, не спеша, он вместе с Иаиром вошел в дом. Два человека в черных одеяниях лекарей, стоявшие у распахнутой двери в спальню, скорбно покачали головами. Иисус прошел в полутемную комнату, наполненную пряными ароматами притираний, к которым примешивался горький запах лекарств. На кровати неподвижно лежала девочка — хорошенькая, но очень бледная. Стоявшая рядом женщина — очевидно, ее мать — с рыданиями бросилась к мужу. Иисус взял руку девочки и произнес:
— Талифа-куми. Девица, тебе говорю, встань.
Девочка не встала, по крайней мере, встала не сразу.
Но она открыла глаза, огляделась вокруг и нахмурилась, словно не понимая, где находится.
— Вставай же! Эти глупые люди думали, что ты умерла. Покажи им, как ты можешь стоять и ходить.
Она встала, но, когда попыталась сделать шаг, упала. И тут же рассмеялась над своей неловкостью. Девочка попробовала что-то сказать, но из ее рта вылетели какие-то нечленораздельные звуки, и она снова рассмеялась — специально, поскольку смех уж никак не назовешь нечленораздельным или бессмысленным звуком. Ее родители не знали, что делать — то ли благодарить Иисуса и упасть перед ним на колени, то ли броситься обнимать свою пробудившуюся дочь. Они так и остались стоять с выражением крайнего изумления на лицах. Потом мать обняла дочь, а отец попытался поцеловать край одежды Иисуса. Иисус сказал:
— Она, вероятно, голодна. Полагаю, что все голодны. Я-то уж — наверняка.
— Хорошо, очень хорошо, — тихо проговорил Матфей.
Среди всеобщего шумного ликования можно было ясно различить голос Фомы:
— Вы должны признать — именно так я и полагал с самого начала. Существовала явная вероятность того, что это не более чем транс, да-да! Что-то вроде глубокого сна, целебного по своей природе. А теперь, как видите, сон закончился!
Теперь все с радостью сели за стол и принялись за холодную еду, которую поглощали с большим аппетитом. Здесь были куски зажаренной накануне баранины и говядины, вчерашний хлеб, фруктовое печенье, варенье и засахаренные фрукты, белое и красное вино. Фома, даром что садовник, прислуживал гостям с явной неохотой. Хозяин, впрочем, и не приказывал ему этого делать. Подходя к Иисусу, Фома продолжал угрюмо хмуриться — взгляд оставался враждебно-недоверчивым, но все же в нем сквозило восхищение. Флейтист, хрупкий юноша с мечтательными, как у Филиппа, глазами, наигрывал веселую мелодию. Пробудившаяся девочка взяла немного хлеба, варенья и козьего молока. Ее родители полагали, кажется, что она теперь беспомощна, и вовсю старались накормить дочь. Руки отца и матери — в каждой по большому куску хлеба с толстым слоем варенья — одновременно тянулись к ее рту, но девочка твердо и решительно продолжала все делать сама, спрашивая при этом: «Что случилось? Где я была? Что происходило?»
Филипп спросил у юноши-флейтиста:
— Извини, ты называл свое имя, а его уже забыл.
— Фаддей.
— Да, да, конечно. Скажи, Фаддей, а не знаешь ли ты одну песню, которая, как мне кажется, появилась именно в этих местах? Она называется «Кареглазая девушка у колодца».
— Думаю, знаю. — Он сыграл один такт. — Это она?
— Да, да, эта самая!
Фаддей заиграл. Иисус поманил пальцем Фому. Тот нехотя подошел, продолжая хмуриться.
— Ну, чего тебе еще? Все, что есть, давно на столе. По вашей милости кладовая уже пуста.
— Фома, — сказал Иисус, — ты должен пойти со мной. Думаю, тебе это известно.
— Я ничего такого не знаю. Надо же, я должен идти с тобой! А куда идти-то? У меня ведь здесь есть свои обязательства, разве не так? Но даже если бы я и захотел, не могу же я вот так просто взять и уйти. Раскинь умом, приятель!
— Твой хозяин охотно отдал бы мне тебя в качестве подарка, — сказал Иисус. — Я это точно знаю, да и ты, должно быть, знаешь об этом.
— Ой, как смешно! Я не таков, чтобы меня можно было отдать, как какую-нибудь козу. Я свободный человек! Человек, который ведет независимый образ жизни и мыслит тоже независимо. Да будет тебе известно, я человек, который прямо говорит то, что у него на уме. Знай — я ни перед кем спину не прогибаю и поклонов не отвешиваю.
— Ты мне нужен не как слуга, Фома. Ты мне нужен как друг.
— Неужели? Что же, я должен над этим как следует подумать. И не надейся меня провести, не советую. Я человек, который знает, что к чему. У тебя ко мне все? Как я уже сказал, вся еда, что есть в доме, — на столе.
Итак, Иисус покинул дом Иаира уже с восемью учениками, поскольку флейтист Фаддей (к особенному удовольствию Филиппа) и Фома пошли за Иисусом. По дороге Фома сказал: