Чек за жизнь

— Хоть вы и сумасшедший, но место вам в тюрьме. И вашим ребятам тоже.

— Им не светит тюрьма. Они в надежном месте. Что касается меня, мой юный друг, то я такой же заложник, как и вы и все остальные. Мы все пожизненные заключенные одной заложенной программы под названием «жизнь». Вы думаете, что там за дверьми вас ждет свобода, но это не так.

Я ничего не ответил и вышел одним из последних. Когда я вышел на улицу, я буквально кусал свежий воздух губами. Я никак не мог испить этой свободы. На улице уже рассвело, и этот был первый рассвет моей новой жизни. Первый рассвет после этой маленькой революции внутри меня, которая на всю жизнь изменит мою жизнь… Господи, нет, я не могу поверить, я выжил! Я на свободе!

Мое наслаждение жизнью и покой прервала толпа корреспондентов, накинувшихся на меня с микрофонами и камерами.

— Скажите, это правда, что вы обнаружили таймер от бомбы на микрофоне и обезвредили ее? Скажите, что вы думаете обо всем этом, каковы ваши предположения? Что вы испытывали, когда обнаружили таймер? Как вы поняли, что таймер встроен именно в микрофон?..

Вопросы сыпались беспрерывно. А я их даже не слушал.

В толпе я разглядел мэра с его женой и дочерью. Они тоже давали интервью. Толпы людей собрались возле них и просто боготворили его, как своего спасителя. Я один не потерял рассудок? — спрашивал я себя, — и после всего того, что мы об этом человеке узнали, люди благодарят его и верят, что он действительно их спас?.. Боже, и в этом он оказался прав.

— Послушайте, может, вы хотя бы на один вопрос ответите нам? — донимали меня журналисты.

— А с чего вы взяли, что я вам должен отвечать? — ответил я сухо, не отрывая глаз от мэра и его семьи. — Оставьте меня в покое, мать вашу! — крикнул на них я и прошел сквозь них к мэру.

— Так это вы наш спаситель! Что ж, — обратился я к нему с иронией, — может, вы тогда отдадите мне чек?

— Какой чек? О чем вы молодой человек? — как-то глупо и торжествующе улыбнулся мэр.

— Чек за мою жизнь. Вы же ее выкупили?

Мэр нервно задергался перед камерами.

— Или вы все-таки ее не выкупили? Ах да! Вы же выкупили только свою жену и дочь, а я и забыл — продолжал я. — А я хотел было вас поблагодарить, да вот только не за что, оказывается. Пусть для всех вы и спаситель, но для меня вы — трус и ничтожество! Я спас себя сам!

Я резко обернулся и прошел сквозь толпу журналистов, запечатлевших это.

— Не обращайте внимания. Человек вышел из критического положения, так бывает, продолжайте… — оправдался мэр.

— Андрюша! — услышал я в этой кутерьме и остановился. Это был голос Оли.

— Андрей! Я здесь.

Я обернулся и не ошибся — это была Оля, а сзади отец с матерью.

Я пулей полетел к ним в объятия. Сначала я обнял Олю — мать моего будущего ребенка. Потом родителей. Они плакали от счастья, я плакал с ними. Ради этого момента стоило выжить. Ради ощущения нужности женщине, которая меня любит, несмотря на то, что я все потерял… Этим двум людям, которые были готовы полезть за мной в эту дыру… и этому ребенку, которому я нужен, но еще этого не понимает.

— Андрюша, ну разве так можно? Неужели так сложно было взять телефон? До тебя никогда нельзя дозвониться. Мне сегодня ночью три раза скорую вызывали — не найдя слов для объяснения счастья, пожурила меня мама.

— Это в последний раз, мама. Отныне такое не повторится, — ответил я и поцеловал ей руку.

— Ты прости меня, Андрюша. Я вела себя как дура! — промолвила Оля. — Эта проклятая квартира. Я просто смотрела на тебя как на неудачника, когда ты проиграл суд. Но для меня ты отныне герой на века.

Я поцеловал ее.

— Черт с ней с этой квартирой, Оля! Не нужна она нам. Мы с тобой уезжаем жить в границу и начнем новую жизнь с нашим ребенком!

— Ты смотри на него! — сказал отец. — А сколько раз предлагали! Неужели решился?

— Пап… Мам… Оля… Вы простите меня за все! — начал я.

— Нет, это ты нас прости! — оборвали они меня втроем.

Мы все обнялись и отправились домой. Это были худшая ночь и лучшее утро в моей жизни.

Прошло много недель с тех пор. Мы с Олей уже собирались духом сменить город, страну. Оля часто спрашивала меня, не сожалею ли я, не передумал ли. Я твердо отвечал, что нет. За эти дни она успела заметить, что я стал какой-то другой.

— Ты изменился, — все время она мне твердила с улыбкой на лице.

— Главное, чтобы тебе это нравилось, — отвечал я.

Журналисты не оставляли меня в покое, но мне это совсем не льстило. Какой дешевой и невзрачной личностью надо быть, думал я, чтобы охотиться за славой. К стоящим людям слава приходит сама. Но некоторые мои «бывшие братья и сестры по несчастью» этим активно пользовались и частенько мелькали на обложках газет и на местном телевидение. Но чем больше дней утекало со дня этих страшных событий, тем больше эти люди уходили в забвенье. Город продолжал жить дальше и заполняться новыми событиями и новыми «героями дня».