Чек за жизнь

— Отпустите мою жену и дочь. Я прошу вас.

— Не слышу, — сказал с издевкой Шакал. — Громче.

— Отпусти мою жену и дочь, ублюдок! — повторил сквозь зубы мэр.

Зал словно ожил. Шакал улыбнулся.

— На что ты рассчитываешь, а? — не выдержал мэр. — К чему это все? Хочешь убрать меня с должности? Хочешь, чтобы народ свергнул меня.

Шакал все так же улыбался.

— Нет. Народ тебя не свергнет. Тебе ли не знать свой народ? Как я уже говорил, какой бы не был исход, ты выйдешь отсюда для них героем. Мне надоело с тобой разговаривать. Давай быстрее. Ты хочешь забрать свою жену и дочь?

— Да. Прошу тебя, отпусти их.

— Ты знаешь, ты такой жалкий. Ты просто букашка. Стоящая букашка. Я могу тебя раздавить, но это как-то неудобно. Ты не мог бы встать на колени?

С первого ряда я совершенно точно увидел, как у мэра задергалась бровь. Чрезвычайно медленно он все-таки опустился на колени, вопреки сомнению всех находившихся в этом зале.

— Повтори-ка, Гаврюша.

— Отпусти их — сказал скрежета зубами мэр. На секунду мне показалось, что мэр хочет на него наброситься.

— Хорошо. А остальных ты не берешь? Хочешь совершить частичный выкуп?

— Нет, я хочу, чтобы они все остались живы. Здесь вся сумма.

— Но ты ведь пришел не из-за них, — сказал Шакал, открывая кейс и перебирая банкноты.

— Я хочу выкупить их всех! — медленно, чуть ли не по слогам проговорил, мэр.

— Да, я поверю тебе. Послушай. Знаешь, как мы поступим? Раз ты пришел из-за двух человек, забирай их. Я возьму себе только две купюры, остальное можешь забрать, — сказал Шакал.

— Поднимите девку и мать на сцену! — обратился он к подчиненным, закрыл кейс и вручил его опешившему непонятно от чего именно, мэру.

Натянуты нервы

На сцену подняли женщину с первого ряда, которая все время инсценировала обмороки и ее дочь. Они побежали к отцу и обняли его. Весьма милая была картина. Вот только номер с двумя купюрами мне не совсем была понятна. Что придумал этот циничный Шакал? Чтобы это не было, это было занимательно. Это было настолько занимательно, что я совсем забыл, что через три часа, как минимум, я полечу в воздух.

— Вы ничего не хотите сказать напоследок этим людям?

— Бессовестные, чтоб вас черти в аду драли! — крикнул кто-то из зала.

— Не обращайте внимания, Гаврила Михайлович, — с сарказмом проговорил Шакал. — Говорите.

— Дорогие граждане, — откашлялся мэр, — вы должны понимать, что мы сделали все, что было в наших силах. Пусть и с некоторой задержкой и все же. Мы вас не оставим и будем следить за развитием событий в течение этих трех часов.

— У вас все, Гаврил Михайлович? — спросил Шакал сардонически.

Мэр снова протер лицо, повернулся к жене и дочери и с кейсом в руках неуверенно семеня, поторопился с ними к выходу. Было видно, что он не доверял Шакалу и не знал, чего от него ожидать.

В зале стояло гробовое молчание. Каждый испытывал неопределенные эмоции. Я понял, как одним выстрелом Шакал добился того, что хотел. Вот только зачем это все ему понадобилось? Какой-то подзаборный мальчишка, лишенный прелестей детства. Неужели он мог все так тщательно спланировать? Что, в конце концов, он пытался нам всем этим сказать?

Ох, уж это чувство, когда ждать спасения неоткуда. Мы сидим и ждем смерти. Что может быть утомительней? Мы умрем, на наши места придут новые. На каждую смерть придется новая жизнь… новая жизнь… новая жизнь. У меня же будет ребенок. Новая жизнь. Точнее, у меня его не будет, а у него не будет меня. В голове моей все смешалось. Я засыпаю. Я не хочу заставать эту страшную минуту, мне страшно представлять, что я умру. А раньше смерть казалась мне чем-то отдаленным. Мог бы я когда-нибудь подумать, что окажусь заложником террористов? Мог бы я тогда предположить, что все это когда-нибудь я увижу наяву? Могли ли мои родители предположить, что подобное произойдет с их сыном?

Почему все самое ужасное кажется человеку абстрактным? Почему он считает, что политика и мировые проблемы его не касаются. Он уверяет себя, что он защищен, что он никогда не столкнется с войной или с терроризмом. Он все отталкивает от себя, привыкает не замечать: начиная с фантика, валяющегося на улице, заканчивая проблемой глобальной экологической катастрофы. Он даже не задумывается о том, что когда-нибудь именно его потомкам будет нечем дышать. Но какое ему дело до дальних потомков? Главное, чтобы был счастлив он сам, его близкие, будущие дети и внуки. Он внушает себе, что он вне всего, что творится вокруг. Мы создаем свой отдельный мир под названием «семья». Мы запираемся в этой своей ячейке, как в клетке и живем, решая только отдельные вопросы в своем собственном доме, а проблемы всего остального мира — нашего общего дома, нас как-то не касаются. Но это не так, потому что каждый из нас находится в этом одном большом капкане, и никто не знает, в какой момент защелкнется этот капкан.

Ну, вот теперь я, кажется, начал мыслить как он…

Конец всем печалям

Пока я был в своих мыслях, началось нечто невероятное. А я думал, что кульминация этого кровавого концерта уже позади.

В тишине я услышал аплодисменты из зала.