Чего стоит Париж?

Два алебардира пытались преградить дорогу раннему гостю, но тщетно. Я отмахнул острия алебард в сторону. Вслед за тем один охранник получил ногой в промежность, другой – хлесткий удар пальцами по глазам. Путь к королю был расчищен, и я ворвался в опочивальню свежеиспеченного государя, планируя внести приятное разнообразие в предначертанный строгим придворным расписанием ритуал королевского пробуждения. Увы, эта церемония уже завершилась, и из соседней с опочивальней комнаты доносилось нежное щебетание личных куаферов и брадобреев Его Величества, подвивающих волосы государя, подравнивающих его тонкие усики, накладывающих румяна и золотистый блеск на лицо августейшего монарха. Понятное дело, начальник тюрьмы отнюдь не ровня в этой галантерейной компании, но такова жизнь. В ней всегда найдется место… Ну, в общем, тому, чему вчера еще не находилось.

Тюремщик, пущенный моей недрогнувшей рукой, спиной распахнул дверь и рухнул навзничь к ногам венценосного повелителя французов, гордо восседающего на резном, позолоченном, обитом бархатом стуле с элегантным отверстием посредине. Вельможи, присутствующие при этом церемониале, замерли, ошарашенные столь невежественным попранием священной буквы этикета, И лишь бесстрашный офицер-стулоносец [52] , как положено исполнявший свои обязанности в гербовой ливрее и при шпаге, не замедлил обнажить клинок, становясь на защиту государя. Сзади меня слышались гулкие шаги множества ног – д'Эпернон с жандармами шел на помощь придворному-герою.

– Я требую объяснений. Ваше Величество, – складывая руки на груди, процедил я.

Конечно, для пущей убедительности можно было выхватить шпагу и грозно помахать ей в воздухе, но это был уже моветон. Как первый пэр Франции, пусть даже его точная копия, я имел право присутствовать при утреннем туалете короля. И вместе со мной, поскольку королю не пристало ходить без свиты, здесь же могло находиться не более пяти моих придворных, получивших благодаря своему высокородству и многочисленным заслугам столь лестное право и завидную возможность. Понятное дело, начальник тюрьмы не тот человек, которого принято зачислять в ближний круг королевской курии, а манера появляться спиной вперед в монарших покоях не предусмотрена дворцовыми правилами, но все это можно списать на дикость и эксцентричность короля Наваррского. А вот обнаженная шпага, если только она не поднята в защиту государя, является оскорблением величества – преступлением весьма серьезным.

– Вы требуете объяснений?! – Генрих III, не вставая со своего временного трона, запахнул шлафрок из тончайшего. китайского шелка, украшенного живописными драконами; – Я что-то обязан вам объяснять?!

Анжуйские гвардейцы, замершие на пороге в созерцании разворачивающейся беседы двух венценосцев, переглядывались смущенно, не зная, то ли бросаться на меня, то ли сомкнуть караул вокруг короля Франции.

– Что еще за дикая причуда, дорогой кузен?

Я с трудом скрыл усмешку. В связи с поздним подъемом королевский канцлер со своей неизменной лазурной сафьяновой папкой, усеянной золотыми лилиями, еще не докладывал государю о положении дел в стране, о кознях соседей и об иных новостях, к которым относилось загадочное бегство из тюрьмы шевалье де Батца.

– Вчера, Ваше Величество, – продолжая стоять во все той же скульптурной позе, провозгласил я, – вы изволили угрожать расправой моему дворянину – шевалье Маноэлю де Батцу, повинному лишь в том, что на честной дуэли он поразил господина Луи де Беранже. Сегодня я узнаю, что он якобы сбежал из запертой камеры тюремного замка. Я спрашиваю у вас, Ваше Величество, возможно ли такое? В силах ли человек, не имея сподвижников на воле, совершить подобное деяние? Или же, может быть, и это более вероятно, Маноэль уже убит и его тело закопано в каком-нибудь темном углу тюремного двора? Я хочу знать, где мой слуга! Прошу вас ответить на это, государь!

Выражение лица Генриха III являло собой органичный сплав раздраженного недовольства и удивления. Конечно же, он ничего не знал и не мог знать о судьбе Мано. Честно говоря, я и сам о ней мог только догадываться. После того как брат Адриэн отыскал Жозефину с переодетым доминиканцем в «Полосатом осле», оба священнослужителя напрочь пропали из моего поля зрения. Так что я вполне искренне мог заявлять королю Франции, что желаю знать, куда подевался мой лейтенант.

– Что вы такое говорите, мсье? – гневно сдвинул брови Генрих III. – Я знать ничего не знаю о шевалье де Батце. Это все наглая ложь!

Король был явно разгневан, но, поставленный мною в положение оправдывающегося, никак не мог найти в себе силы переломить ситуацию.

– Д'Эпернон! – понимая нелепость положения, воскликнул он. – Выведите отсюда этих господ. Вот этого, – король Франции указал носком домашней туфли на сокрушенного начальника тюрьмы, в полубессознательном состоянии продолжающего лежать на полу, придерживая голову руками, – в карцер! А вас, мой дорогой кузен, с этого дня я не желаю видеть при дворе.