Чего стоит Париж?

– Сир! – бросился ко мне Рейнар, отшвыривая карты так, чтобы они легли рубашкой вниз. – А, черт! Перевернулись! Пан Михал, раз такое дело, предлагаю считать партию ничейной. Сир! – продолжил он без всякого перехода. – Ежели ты вдруг не узнаешь, это пан Михал Чарновский, наш старый приятель.

– «Капитан, напоминаю», – одновременно с этим раздалось у меня в мозгу. – «Пан Михал на самом деле наш друг Мишель Дюнуар барон де Катенвиль. Здесь он резидент Института во Франции, буквально самый старший пацан в этой песочнице». Пан Михал по старой дружбе зашел навестить нас. Король Францишек оставил его во Франции своим представителем. «Капитан, что ты молчишь, как верстовой столб на допросе? Скажи, что ты весьма рад, и все такое. У тебя же в гостях старый друг!»

– Сир, я счастлив приветствовать вас в Реймсе, – пряча улыбку в усы, поклонился чернокудрый шляхтич.

– «Лис», – неуверенно поинтересовался я, – «это что, Вагант?»

– «Он самый», – обрадовано согласился д'Орбиньяк. – «Вагант – это его позывной. Как у нас с тобой Джокер-1 и Джокер-2».

– «А я-то думаю, что за школяр вдруг заговорил в моей голове тогда в Париже после взрыва, требуя, чтобы я не приходил нему домой!» О пан Михал, – я ответил на поклон вельможи, – как давно мы с вами не виделись!

– Да простят меня ясновельможные паны, – витиевато начал двойной резидент. – Быть может, я нарушаю ваш покой, – он ткнул пальцем в стены, а затем приблизил его к губам, демонстрируя возможность наличия чужих ушей, – но, быть может, шановному крулю, та и вам, пан Рейнар, угодно прогуляться верхом. Со мною три прекрасных арабских скакуна. Я выложил за каждого из них по пять тысяч ливров!

– «Роту ландскнехтов можно содержать больше года», – скаредно вздохнул Лис. – «Причем с шиком и отменной кормежкой».

Стоит ли говорить, что мы с Рейнаром не замедлили принять предложение именитого шляхтича. Короли королями, но в мире, откуда я, по уверению Лиса, был родом, пан Михал, вероятно, являлся нашим начальником. Увы, я не мог сказать это наверняка, но вот скакуны у него действительно были отменные. Окруженные на всякий случай двумя десятками гугенотов, мы направились к знаменитому Реймскому собору, в котором в день святого архистратига Михаила должно было состояться венчание на царство очередного короля Франции.

По уверению нашего гида, храм этот был чудо как хорош и на него следовало немедленно посмотреть, невзирая на ночную пору. Конечно, мы могли остаться в дворцовых покоях и разговаривать при помощи закрытой связи, но стены в них, вероятно, действительно имели уши, и согласитесь, довольно странно смотрится компания известных на всю Францию повес, угрюмо сидящих в молчании друг напротив друга. А разговаривать о чем-то друг с другом с включенной связью, конечно, можно, но все-таки несколько сбивает с мысли.

– Как у тебя дела, Вальдар? – спросил Дюнуар, когда мы остались сравнительно одни. – Как память?

– Плохо, – честно признался я. – В голове полно всякой ерунды. Какие-то отрывки, непонятные образы, странные воспоминания… Полный сумбур. Я уже уяснил для себя, что я не настоящий Генрих Наваррский, но кто на самом деле? – Мои плечи поднялись и печально опустились. – Человек из ниоткуда, следующий в никуда.

– Мы все, так или иначе, следуем из ниоткуда в никуда. Не отчаивайся, надеюсь, все образуется. Обычно в таких случаях память возвращается вдруг, как вспышка. Нужно лишь очень сильное переживание, как у нас говорят, стресс.

– Вся моя жизнь после взрыва Лувра – этот самый стресс, – вздохнул я. – И никакого результата. Правда, один старый астролог сказал, что память мне может возвратить Иоганн Георг Сибелликус, он же доктор Фауст. Вроде бы об этом же свидетельствует катрен Нострадамуса, переданный мне Конфьянс.

– Ну-ка, ну-ка! – оживился Мишель. – Что там накропал мой тезка?

– Все как обычно. – Я развел руками. – Полный туман и ничего определенного. Я пробовал расшифровать, но по большей части безрезультатно.

– Прочти. Давай я попробую. Обожаю всевозможные головоломки, – попросил меня пан Чарновский.

– Водою Кельна сабинянин скрыт
И посох рыбы спрячет ночь злодея, —

Начал цитировать я.

Но лишь тень льва его освободит,
Чтобы, вернув, вернул себе людей удел он.

Такое вот послание через годы. Нострадамус прочитал его маленькой девочке Конфьянс де Пейрак, когда гостил в доме ее отца, с тем чтобы она повторила катрен мне, когда мы встретимся. Причем, заметь, мне, а не королю Наваррскому.

– Почему ты решил, что именно тебе?

– Потому что лев – это истинный Наваррец. Следовательно, я – его тень.

– Ну, это еще как посмотреть, – усмехнулся охотник за старинными загадками. – Есть еще какие-нибудь мысли по расшифровке?

– Весьма немного. Возможно, сабинянин – это и есть Сибелликус, то есть Фауст.