Чего стоит Париж?

Как и многие пожилые люди, Екатерина Медичи плохо спала и поднималась в несусветную рань. Там, в Сен-Поле, пожалуй, приди мы часом позже, вполне вероятно, и не застали бы в своих покоях господина главного гардеробмейстера Ее Величества. Призванный встречать пробуждение государыни с тремя или пятью, в зависимости от дня, платьями, предлагаемыми королеве на выбор, он не мог позволить себе дождаться, когда лентяи петухи соизволят продрать глаза. А ведь кроме платьев и украшений к ним, существовали еще чепцы, чулки, подвязки и много всего прочего, о чем надлежало помнить гардеробмейстеру, но отнюдь не королю Наварры.

Однако если ранний подъем касается придворных свиты Ее Величества, это понятно. Но вот когда моя дражайшая «теща» норовит заняться государственными делами под вопли разбуженных дворцовой суетой шантеклеров [41] , эт-то уже никуда не годится!

Стоило мне в изнеможении после бурной ночи смежить веки, как паж Екатерины явился сообщить, что мадам королева жаждет видеть своего зятя и иметь с ним беседу. Ну как тут не вспомнить известную байку Аврелия Виктора о царице Клеопатре и о ночах наслаждений, чуть свет грозящих смертной казнью.

Я шел за юнцом, с ненавистью разглядывая таблетки Медичи на гербовой долматике пажа, на ходу делая гимнастику мышц лица, чтобы с неподдельной искренностью улыбаться своей «второй маменьке». Замысел Черной Вдовы был ясен: что бы ни хотела услышать от меня Паучиха, значительно проще выудить желаемое из туго соображающей головы гасконского вояки, утомленного любовью почти до изнеможения. А уж то, что о характерных звуках, доносившихся из нашей спальни, мадам Екатерине не замедлили доложить, я не сомневался ни секунды. И вот очередные двери с золочеными ангелочками-путти, очередные легионеры, салютующие раннему гостю, очередной разряженный лакей, в степенном поклоне отворяющий резные створки.

– Мадам. – Я замер, переступив порог, склоняясь в элегантном поклоне.

– А, Генрих! Спасибо, что уважил меня, старуху! – Уже напомаженные губы королевы сложились в улыбку, с которой утренний кофе можно пить без сахара. Глядя на нее, я включил связь. – Что же ты стоишь, мой дорогой! Проходи, присаживайся.

– «Блин, капитан, который час?! Ты шо, офонарел?» – раздалось на канале недовольное брюзжание Рейнара. Судя по тем руладам, которые после нашего возвращения расточал д'Орбиньяк весьма симпатичной горничной, приставленной государыней к Марго, эту ночь он провел не менее насыщено, чем я.

– «А-а», – протянул он, увидев моими глазами набеленное и нарумяненное лицо над воротником из черных кружев, – «ты в этом смысле. Знаешь шо, переключись-ка лучше на пана Михала. Гранд-политик это по его части. А я еще покемарю».

– «Как переключиться?» – поинтересовался я.

– «Да ну, элементарно! Связь активизирована, значит, даешь мысленный посыл: „Джокер-1“ вызывает „Ваганта“. И вся любовь. Ладно, отбой связи».

Выполняя повеления государыни, я подошел к массивному столу, поддерживаемому, точно небесный свод, четверкой мускулистых атлантов из черного дерева. Кресло под стать столу уже было любезно отодвинуто замершим в ожидании дальнейших приказов лакеем.

– Садитесь, мой дорогой.

Я не заставил себя упрашивать и поудобнее умостился в кресле, закинув ногу на ногу и водрузив руки на обитые дорогим атласом подлокотники.

– Простите, Генрих, что разбудила вас так рано, но дела, дела, – не замедлила поделиться своими печалями Екатерина. – В этих коронациях всегда столько суеты. Множество гостей, их всех нужно где-то разместить, обустроить, причем так, чтобы они ни в чем не испытывали нужды.

– Сочувствую вам, мадам. Но мне всегда казалось, что значительно лучше, если на коронации много гостей, чем когда их нет вовсе.

– О, – улыбнулась вдовствующая королева, – приятно слышать столь мудрые речи из уст столь молодого мужчины. Вы далеко пойдете, Генрих.

– Вашими молитвами, мадам, – вежливо поклонился я.

– Вы полагаете, молитва католички может быть полезна для гугенота? – блеснул из-под бровей заинтересованный взгляд Екатерины.

– Мадам, я не столь сведущ в теологии, чтобы с уверенностью ответить на столь щекотливый вопрос, но лично мне представлялось, что искреннюю молитву Господь уразумеет на любом языке.

– О! – Теперь глаза Екатерины, такие же темные и, должно быть, такие же страстные, как глаза ее дочери, близоруко сощурились, вглядываясь в сидевшего напротив собеседника. Мне и без ее слов был понятен внезапный интерес. Екатерина хотела узнать, что бы значил в складывающемся политическом пасьянсе невесть откуда взявшийся король пик, пистолей, шпаг и аркебуз, одним словом, король Наварры. Никто официально не снимал с меня обвинения в смерти короля Карла IX, но и чести спасения самой Екатерины и ее сына Генриха у меня также никто отнять не мог. Причем, как ни крути, королеву-мать за последнее время я уже спасал второй раз. Ну чем не трогательная любовь зятя к теще?