Чеченский след

— Короче, кобзарь! Берешь людыну и приносишь дело. Разумиешь?

— Зроблю! Тикы ж треба хлопцам щось… Того…

— Сделай, как считаешь нужным. Но в разумных пределах, конечно.

Расторопный Скорик немедленно отправился на выполнение ответственного поручения. В угловой круглой башне он выбрал среди пустующих одиночек самую просторную, на самом верхнем этаже, проверил звукоизоляцию — крикнул надзирателю, оставшемуся в нижнем коридоре до входа в башню, а тот не отозвался, не услышал.

— Оце гарно, — удовлетворенно потер волосатые руки Скорик. — Шоб людынам не мешать отдыхать.

День клонился к вечеру.

В камере кто-то просыпался, уступая спальное место следующему, кто-то обедал за столом, кто-то письмо родным писал, кто-то дулся на параше, а борзый парень снова взахлеб рассказывал о своих похождениях:

— Мы тогда дежурили дружинниками на Ярославском вокзале. Нас послали на подмогу в детскую комнату милиции. Ну, я вам скажу, и мрачное местечко! Такие ужасы! Ни до, ни после я такого не встречал! Что только не вытворяют наши милые соотечественники с собственными чадами! А они бегут потом… Скитаются по железным дорогам… И попадают в эту самую детскую комнату страха и ужаса!

— Чувачок! — вежливо обратился к нему амбал. — Ясный пень, мы это сами видели. Я и есть именно такой пацан! Вот и другие тоже. Мы тебе сами такого рассказать можем целые… фильмы. Ты нам для души что-нибудь расскажи. Из красивой жизни. Ты же артист?

— Артист.

— Пусть поет и пляшет! — предложил Баклан. — Их должны были учить.

— Братаны, — попятился борзый артист, — я же пошутил…

— За такие шутки, — добавил сверху писклявый, — в зубах бывают промежутки!

— Вы что, серьезно? — Аслан поднялся на защиту артиста.

— Он же сам предложил! — закричал на всю камеру Баклан. — Тут артист отсосать хочет! Есть желающие?

— Не надо! — взмолился борзый и повалился на колени. — Я вас умоляю!

Но было поздно. Вокруг него плотным кольцом собралась толпа.

— Пусть заплачет, — сказал амбал. — Меня это очень возбуждает.

— В два смычка будем харить? — поинтересовался седой чеченец, деловито примеряясь к артисту сзади.

— Не сразу, — буркнул амбал.

— Встань! — крикнул Аслан борзому.

Тот, спохватившись, попытался подняться, но его удержали за плечи.

— Магомадов! — В окошко заглянул надзиратель. — С вещами на выход!

— На ночь? — удивились сокамерники.

— Что у вас там случилось? — крикнул надзиратель, стараясь рассмотреть толпу. — Ну-ка разойдитесь.

— Товарищ один оступился, мы хотели ему помочь, — пожал плечами Баклан. — Вот сам видишь. Больно ему. Плачет.

— В больницу никого не переведу! Хватит с вас и одного делегата! — решил надзиратель. — Магомадов! Блин! Долго тебя ждать прикажешь?

— Ступай, Аслан, — проводил его к двери седой. — Сразу же передай маляву. Мы тебя не бросим.

— Спасибо, брат. — Аслан крепко пожал ему руку.

Когда за ним закрылась дверь камеры, пожилой зек со шконки под окном сказал тихо и лениво:

— Прессовать пацана повели.

— Прессовать? — испугался седой. — А почему ты ему об этом не сказал?

— Зачем? — Зек перевернулся на другой бок и оказался лицом к седому. — Ему все равно не миновать. А так он хотя бы заранее нервничать не будет. Гуманизм нужно соблюдать, седой, вот что я тебе посоветую.

— Куда его повели? — спросил амбал.

— Скоро узнаем.

— А можно тамошним пацанам маляву передать, чтоб они его не… — Баклан не нашел подходящего слова. — Не уродовали?

— Баклаша, ты дурак, что ли? — расстроился зек и отвернулся. — Они там за это козырную жрачку получают. И марафет. Отрабатывать должны. А вы лучше артистку держите, она от вашей жаркой любви под нары уползает.

Борзый парень, воспользовавшись моментом, действительно пополз под нары.

— Жаль Аслана! — Амбал со всей силы шарахнул кулаком по столу.

И крашеная десятислойная фанера проломилась под его ударом.

— Будете безобразничать, — снова заглянул дежурный надзиратель, — всех в ШИЗО переведу. Там места всем хватит. Тихо! Заткнитесь!

— У нас тихо, — кивнул Баклан.

А на третьем этаже круглой башни в большой одиночной камере трое хмурых зеков, одетых не в гражданскую одежду, а в черные робы с белыми номерами, расстелили на нарах газетку, разложили «щедрый» скориковский закусон, выставили две бутылки водки.

— А мульки где? — спросил рябой, прощупывая швы сумки.

— Сказал, что потом привезет, — буркнул носатый, открывая водку.

— Утром деньги, вечером стулья, — улыбнулся высокий, — вечером деньги, утром стулья.

— Аршин подставляй! — Носатый приготовился наливать.

Товарищи тут же сомкнули стаканы.

— А тебе? — позаботился о носатом рябой.

— Мне из горла привычней. — Носатый запрокинул голову и вылил в горло свою порцию.

Закусили огурчиками, помидорчиками.

— Чесноку принес?

— Тут, бери.

Тяжелая дверь с дребезжанием распахнулась, и в камеру, прижимая к себе манатки, вошел испуганный Аслан.

— Добрый вечер, — проговорил он.

— Очень добрый! — отозвался носатый, откупоривая вторую бутылку.

— Добрее не бывает, — поддержал его рябой, подставляя стакан.

Высокий даже не обернулся.

Они снова выпили.

— Это и все? — разочарованно спросил рябой.