Чебурашка

— Всего я от него ожидал, — отвечает тот, — но чтобы он ещё и собак боялся…

По традиции Юрик начинает ржать, не дожидаясь моей реакции.

— Понял, да? Ты въехал?

— Въехал, Юр, въехал. А ты сам въехал в то, что я тебе сказал? Давай, подумай, ты всё знаешь, у кого есть запорожец?

— Да шут его… — делается серьёзным он. — А зачем он тебе нужен?

— Да… мне надо поучиться на нём ездить. Потом скажу зачем.

— Ну… ладно, — хмыкает он. — Секретный какой… Чёт даже в голову не… А, постой. У Лутковой из «А». У неё у деда вроде «запорожец». Ага, точно, спроси у неё. Только я сомневаюсь, что он тебе даст учиться на своей машине.

— А ещё у кого-нибудь есть?

— Надо у пацанов поспрашивать. Подгребай во двор, заодно и спросишь.

— Ладно, постараюсь, мне сейчас на английский нужно.

Но иду я не на английский, а к Хаблюку.

— Пришёл? — с наездом спрашивает он, открывая дверь. — Погоди пять минут. Да пройди, пройди ты. Здесь постой, я сейчас. Не жрал весь день. Заканчиваю уже.

Он уходит на кухню.

— Привет, — удивлённо говорит Вика. — Что-то ты к нам зачастил. Не иначе, как в менты решил податься? С папой моим не разлей вода прям.

— Может в менты, а, может, к тебе через него подкатываю, — подмигиваю я. — Луткова ушла уже?

— Ушла. Это не она, часом, та единственная, которая тебя вчера ждала у Игорька?

— Как знать, как знать, — усмехаюсь я. — Не могу сказать, слово давал.

— Ой, подумаешь, слово твоё. По ней и так всё видно. У неё каждые три дня новая любовь. Это я так, чисто к твоему сведению.

— А у тебя?

— Что? — не понимает Вика.

— У тебя как часто новая любовь возникает?

— Костров, какая любовь? Это ты, я так понимаю, к папане моему в зятья метишь? Созрел уже, да? А я маленькая ещё, чтобы любовью интересоваться.

— Маленькая? — поднимаю я брови.

— Ага, — подтверждает она. — Так и есть.

— А выглядишь, — говорю я и скольжу взглядом по её фигуре, задерживаясь на очень отчётливо обозначенной юной груди и попе, — как большая. Взрослая то есть. Взрослая и жаждущая любви.

— Так! Ты чё, обнаглел⁈ Ты чё пялишься⁈

— Ну, что за слова, Вик? Пялишься! Тьфу. Я услаждаю свой взор. Ладно, буду смотреть на другого кого-нибудь. А Луткова, кстати, где живёт?

— Пап! — кричит она. — Уводи уже Кострова! И запрети сюда приходить!

Из кухни выскакивает Хаблюк с сосиской нанизанной на вилку. Следом за ним появляется его жена. Отсюда не слишком хорошо видно, но дама яркая. Ясно в кого Викуся пошла.

Мне смешно. Я ржу. Вика оглядывается на своих предков и тоже начинает смеяться.

— Я… нет, это я так, шутки ради.

Хаблюк недовольно дёргает головой, вручает недоеденную сосиску своей супруге и двигает ко мне.

— Ладно, пошли. Надо скорее, а то ещё машину сдавать. У нас сейчас знаешь как строго.

Мы выходим из квартиры и спускаемся вниз.

— Чё там моя разошлась?

— Да…

— Чего, да⁈ — с наездом наседает Хаблюк, придерживая меня за локоть.

— Спросил адрес её подружки.

— Чего⁈ — хмурится он, пытаясь осознать глубину моего падения. — Детский сад.

Он машет головой и машет рукой.

— Я же тебе говорил? Детство в жопе играет. Но ты-то тоже хорош, ни ума, ни фантазии, бля…

Мы въезжаем на Пионерский бульвар, заруливаем во двор и останавливаемся у панельного дома.

— Сиди здесь, — командует Хаблюк. — А я поднимусь, может, он не захочет дома, мало ли.

Но нет, дружбан его хочет побеседовать дома. Квартира у него обычная, стандартная. Похоже, трёшка. Он проводит нас сразу на кухню. Здесь пахнет тушёным мясом и луком. В окно бьют оранжевые закатные лучи, превращая нас в бронзовых индейцев.

— Есть будете?

— Нет Андреич, сыты мы. По горло. Давай к делу, а то мне намылят одно место.

— Какое? — удивляется Андреич.

— Шею, какое ещё, — качает головой сержант.

— Ну ладно, давайте поговорим, а шутить будем потом. Значит ты Костров?

— Да, — киваю я. — Костров Артём Михайлович, тридцатого, ноль первого, шестьдесят седьмого… Перешёл в десятый класс.

— Да погоди-погоди, у нас пока разговор неофициальный. Садитесь, ребят. Может коньячку?

Мы опускаемся за стол, покрытый клеёнкой с изображением фруктов. Хаблюк оказывается между столом и холодильником, а я сажусь спиной к двери и украдкой осматриваюсь. Мебель неновая, дешёвый кафель, на плите кастрюля и чайник.

При упоминании коньяка Хаблюк крякает.

— Ну, нет, так нет, — кивает хозяин, зажигает под чайником конфорку и опускается на табуретку спиной к плите. — Так, меня зовут Пьянов Сергей Андреевич. Я работаю в прокуратуре. Я прокурор Центрального района, а вообще, прокуратура — это надзорный орган. Поэтому милиция на нас повлиять не может, понимаешь? А вот мы на неё можем.

Пьянову лет сорок пять. Волосы тёмные, с проседью, среднего роста, средней комплекции, и с сочувственно-проницательным ментовским взглядом узко посаженных глаз. И… я, конечно, точно не знаю, но в сорок пять быть районным прокурором — карьера так себе…

— Иван Денисович мне сказал, что у тебя есть проблема, связанная с ведением расследования.