Чебурашка

Меня пронзает разрядом, как молнией. Ведь в тот раз их сбил… твою мать, как я мог это забыть! Их сбил запорожец, потерявший управление на скользкой дороге!

Они уже подходят к середине дороги, а расстояние между ними и «запорожцем» очень быстро сокращается…

28. Барабанная дробь

Время останавливается, делается вязким и медленным, как молочный кисель. Медленно и плавно вылетают снежные брызги из-под колёс и повисают в воздухе. Папа медленно поворачивает голову, и медленно выставляет руку, отгораживая маму от опасности, и опасность приближается тоже очень медленно. Медленно, но неотвратимо.

Витя не смотрит на дорогу, он смотрит на меня. А я… я давлю на клаксон, подношу руку и давлю, но эта подлая рука не слушается и делает всё с нестерпимым запаздыванием. Как курсор зависшего компьютера. Да, давай уже! Давай тварь!!! И звук летит медленно и кажется слишком тихим, слишком легкомысленным и малозначимым.

Я дёргаю баранку вправо резко и быстро, как только могу, целя своему Чебурашке в ухо, но движения кажутся заторможенными и неточными. «Нива» с медлительной неповоротливостью переносит тяжесть на правый борт и не торопясь тыкается в ухо Чебурашки. Прости, дружок, но иначе никак. Иначе не стоило это всё начинать. Иначе не было смысла в моём появлении здесь…

И в этот самый момент время убыстряется возвращаясь к своему естественному течению. Следует удар и скрежет, но я не оставляю Витю в покое и, не давая отлететь и закружиться лёгкому «запорику» держу газ на максимуме, стараясь сдвинуть, отвернуть в сторону и поменять вектор, чтобы увести как можно дальше от родителей.

Витя теряется, сбрасывает скорость, но, сообразив, что к чему, снова выжимает газ, выбрасывая из-под колёс мокрую снежную жижу. Но я не даю ему вырваться и, пользуясь его заминкой, подаюсь чуть влево и продёргиваю вперёд. Пытаясь вырваться, он надсажает движок, а я кручу баранку с максимальной скоростью, стараясь впечатать бедного Чебурашку в сугроб.

Я вытесняю его с проезжей части, загоняя в снег, но лёгонький «запорожец», взревев вырывается на дорогу, прямо на пешеходный переход, и несётся на родителей. Но теперь у него нет ни малейшего шанса, потому что мой разъярённый бык уже летит на него и сминает борт, бросая под колёса грейдера, сгребающего снег и въезжающего в этот момент на перекрёсток.

Снова раздаётся удар и от моего дружка отлетает ухо, раскрываются багажник и капот, и рассыпается пассажирское стекло. Уже только за одно это нужно залить тебя цементом, дядя Витя.

Я открываю дверь и выскакиваю из машины.

— Я же велел ждать моего прихода! — кричу я родителям. — Вы видели, как я спешил⁈

Они стоят посреди дороги с широко распахнутыми глазами и открытыми ртами, и мне кажется, что сейчас я смогу взлететь, настолько становится легко на сердце, настолько тяжёлая ноша, целая скала, падает с души. Но объятия и объяснения подождут.

Я закрываю глаза. Теперь я умею! Теперь мне нужна лишь одна секунда! Опускаю веки и представляю беспощадный световой меч Дарта Вейдера. Беру его в руку, и он выбрасывает смертоносный рубиновый луч. Голова наполняется звенящими электрическими вибрациями. И сейчас, впервые, я чувствую, что энергия переполняет меня всего. Мне кажется, что я в состоянии одними лишь руками разорвать толстенный лист металла. Но проверять мы это не будем. Как-нибудь в другой раз.

Я подхожу к Чебурашке и распахиваю вмятую дверь. Потом хватаю за ворот Витю Шерстнёва и начинаю вытаскивать наружу, как моллюска из раковины.

— Я тебе мозги вышибу! — орёт он. — Я тебя…

— Сожми зубы! — приказываю я, отпуская его. — А теперь со всей дури долбанись лбом об руль!

Он добросовестно всё выполняет.

— Что он делает? — восклицает папа, подбежав ко мне.

— Папа, стой, не подходи, — останавливаю его я. — Тут человек раскаивается, похоже. Вылазь, Витя. Встань вон там, положи руки за голову. Повернись в другую сторону и не шевелись.

— Что происходит, Тёма? — испуганно спрашивает мама.

— Раскрыто преступление, я чуть позже расскажу. Сейчас подъедет милиция, не беспокойтесь, всё уже хорошо.

Всё уже хорошо. Три очень простых слова, которые ровным счётом ничего не передают. Разве можно тремя словами описать то ликование, которое происходит в моём сердце? Нет, не стоит даже пытаться…

Я наклоняюсь, поднимаю отломанное «ухо» моего Чебурашки и внимательно его осматриваю. Со внутренней стороны… блин… Оно оказывается двойным, и со внутренней стороны я замечаю слой тонкой жести, надломленный и смятый от удара. Из-под него торчит уголок полиэтиленовой плёнки.

Я тяну за этот уголок и вытаскиваю запаянный в полиэтилен сложенный вдвое тетрадный лист бумаги и, приложенный к нему, небольшой плоский ключ. Быстро убираю находку в карман и отгибаю внутренний слой сильнее, но ничего больше не обнаруживаю. Кладу «ухо» воздухозаборника в багажник и поворачиваюсь в сторону, откуда мы только что приехали.

Оттуда несётся вой сирен и идёт полярное сияние от проблесковых маячков. Уже через мгновенье на перекрёсток врывается целая милицейская автоколонна и перекрывает движение во всех направлениях.