Чтоб не являться к родителям Гулгун с пустыми руками, Караджан сделал остановку в Ходжакенте и купил два огромных арбуза. Осторожно положил их на заднее сиденье.
…Санобархон мыла посуду в протекавшем через двор арыке. На улице послышался гул машины, и как раз напротив калитки заверещали тормоза. С трудом удерживая под мышками два тяжелых арбуза, во двор вступил Караджан. Увидев его, Санобархон быстро поднялась.
— Добро пожаловать, сынок! Что же вы столько времени не показывались? А мы ждем, ждем… И от Гулгун нет ни весточки, и ваш след пропал. Милтикбай-ака день-деньской на работе. Сижу в доме одна-одинешенька, только осталось замяукать, как кошка, у которой унесли котят.
— Мир вашему дому. Здоровы ли? Как себя чувствует Милтикбай-ака?
— Слава богу. Кладите вашу ношу на землю, давайте как следует поздороваемся.
Караджан опустил арбузы в арык, чтобы охладились, и они плавно пристали к решетке, сквозь которую вода не могла унести с падающих веток деревьев спелых яблок, айвы, груш.
Справляясь о здоровье и благополучии близких Караджану людей, Санобархон ласково обняла его и похлопала, как водится, по плечам.
— Здорова ли ваша матушка?
— Благодарю. Кланяться велела.
— Пусть никогда не пристанет к ней никакая хворь. Пожалуйста, сынок, поднимитесь на айван, там постланы курпачи. А я сейчас…
Пока Караджан устраивался на айване, Санобархон мигом вышла за калитку и, позвав соседского мальчика, послала его за Милтикбаем-ака в Наволисайский сад. Возвратись с улицы, сказала:
— А я ждала вас, поговорить все хотела.
— Я вас слушаю, — сказал Караджан, весь внутренне подобравшись и заставляя себя улыбаться.
— Ну ладно, — махнула рукой Санобархон. — Когда придет отец Гулгун, повторю еще раз. Попросить вас хотела: съездили бы вы вдвоем да проведали нашу дочку. Давно писем от нее нет, а я сны плохие вижу. Отцу ее сказать не решаюсь — одному ему все же трудно в Ташкент добираться.
— Конечно, съездим. Непременно, — сказал Караджан, радуясь, что его опасения, кажется, беспочвенны. А Санобархон с ним даже обходительнее, чем прежде.
Пока хозяйка готовила чай, расстелила перед гостем дастархан и положила лепешки, поставила вазу с конфетами, за дувалом послышалось бойкое постукивание костылей. Караджан встал и направился навстречу Милтикбаю-ака. Они сердечно обнялись. Отец Гулгун обрадовался встрече, будто родной сын домой воротился.
Пока они сидели, утоляя жажду чаем, и беседовали, Санобархон приготовила манты, подала с бульоном, обильно полив простоквашей. Вскоре поспели и слоеные пиез-самсы — пирожки с луком, печенные в тандыре. После этого и сама хозяйка подсела к дастархану.
Милтикбай-ака заинтересованно расспрашивал, как продвигается строительство, говорил о том, какая в горах начнется жизнь, когда в кишлаки придет электричество, поинтересовался, как себя чувствуют Шишкин, Садовников. Караджан сказал, что если Милтикбай-ака пожелает, то может своими глазами посмотреть на стройку и проведать знакомых. Машина Караджана всегда заправлена и готова служить почтенному аксакалу, повезет его не только в Чарвак, но и до самого Ташкента, если надо. Говоря это, он исподтишка посмотрел на Санобархон. Она одобрительно кивнула и сказала мужу:
— Поезжайте, отец. Дочку проведаете и гостинцы ей отвезете…
— Время сейчас горячее, голову почесать некогда, — сказал Милтикбай-ака, задумавшись.
— Если отлучитесь на один день, совхоз не больно пострадает. И соберут фрукты, и аккуратно упакуют. Поезжайте! — настаивала Санобархон. И, обернувшись к Караджану, продолжала: — Вы появились, как легендарный пророк Хизр, приносящий счастье. Умоляю вас, привезите мою Гулгун домой на три-четыре дня, пусть отдохнет, развеется. Соскучилась я по доченьке своей. — И опять мужу: — Говорите сразу, когда поедете?
— А это как зять наш скажет, — промолвил Милтикбай-ака, окинув Караджана веселым взглядом.
— В воскресенье, — ответил Караджан, готовый обнять этого доброго человека за то, что он так назвал его.
Неделя тянулась для Караджана как год. Он ожидал выходного дня как праздника. Наконец этот день наступил.
Караджан и Милтикбай-ака загрузили в машину два ящика яблок и втиснули между ними десятилитровый бидон с медом. Чтобы не опрокинулся, прижали ящиком винограда и мешком грецких орехов. В последний момент Санобархон подала мужу, уже устроившемуся в кабине, увесистый узел с гостинцами ее собственного приготовления, а Аскарджан сунул в руку отца несказанно красивое пестрое перо какой-то птицы — подарок для сестры. Караджан попинал баллоны, проверяя их упругость, и, напутствуемые добрыми пожеланиями Санобархон, они поехали в Ташкент. А когда въезжали в город, его кварталы, скверы, полыхающие осенним золотом, асфальтированные площади и улицы уже придавила, словно раскаленным утюгом, жара.