На прошлой неделе Караджану дали квартиру в новом доме — из одной комнаты, кухни и прихожей. Небольшая, но все же настоящая квартира. Краны — и для холодной воды и для горячей. Он в тот же день привез из кишлака мать, и она принялась наводить порядок. Заставила и его счищать со стекол краску, крепить ручки, подгонять створки окон. Весь день провозились. Потом застлали пол паласом, постелили вдоль стен курпачи, повесили на стены сюзане — и квартира стала обжитой, уютной. Одно только не нравилось старушке. Никак не могла она свыкнуться с тем, что отхожее место в доме. «Нормальные люди по надобности-то своей идут от дому подальше, а тут в дом приходится бежать, — недовольно выговаривала она и тут же, смягчась, беспокоилась. — Понравится ли такое нашей невестке?.. Она ведь в кишлаке выросла, не привыкла по-городскому жить…»
«Понра-а-авится!» — хотелось сказать Караджану, но он помалкивал да посмеивался. Доволен был, что мать почти угадала его сокровенные мысли. А думал он о том, что у него теперь не закуток в тесном автофургончике с узкой деревянной лавкой вместо кровати и чугунной печью, которую то и дело приходилось подтапливать, чтоб не замерзнуть. Теперь у него чистая светлая квартира, куда не стыдно и невесту ввести, держа за руку.
А мать словно читала его мысли:
— Ты, сынок, поговорил бы с ней, с Гулгун… Чего тянуть? Если ты мил сердцу ее, пора бы и той сыграть…
Не выдержал Караджан, признался:
— На этих днях поеду и поговорю.
И сегодня, когда собирался ехать и уже садился в машину, мать сказала: «Да поможет тебе господь, сынок», — и молитвенно провела руками по лицу. Догадалась, с каким намерением он отправляется в Ташкент, хотя ей он сказал только о том, что хочет с Гулгун пойти вечером в театр…
Верхушки старых платанов и тополей окунулись в золото косо бьющих лучей зависшего над городом солнца, когда он проехал туннель кольцевой железной дороги, опоясывающей Ташкент, и остановил машину на обочине. Столичные магазины еще только открывались, цветочницы расставляли на лотках корзины с осенними цветами. Он зашел в будку телефона-автомата и позвонил.
— Вас слушают, — ответил молодой мужской голос.
Караджана будто окатили водой, сразу смывшей с него веселый настрой.
— Алло, алло!.. — слышалось из трубки.
— Кто это? — спросил Караджан, все еще надеясь, что ошибся номером.
— А кто вам нужен? — спросили на другом конце провода.
— Гулгун… Мне нужна Гулгун. Позовите…
— А кто ее спрашивает?
— Послушайте, что вам за дело до этого? — вспылил Караджан. — Пригласите, пожалуйста, если она там.
Караджан шумно дышал, с трудом сдерживаясь, чтоб не отвести душу, нагрубив как следует, но в это время в трубке зашелестело, она стукнулась о что-то, и в ней прозвучал плавный голос Гулгун:
— Это вы, Караджан-ака? Здравствуйте!
— С кем это ты там? — глухо пробурчал Караджан.
— Брат Таманно. Он только что зашел, учит нас играть в «девятку», — засмеялась Гулгун.
Она, видно, догадалась, кто позвонил, и выхватила трубку. Но настроение у Караджана уже было испорчено.
— Я хотел с тобой поговорить, — сказал он.
— Я вас слушаю, Караджан-ака.
— А увидеться мы не можем?
— Можем. Где вы сейчас? Я приду.
Караджан назвал кондитерский магазин на углу махалли, неподалеку от дома Музаффаровых, и, вскочив в машину, помчался туда. Он подъехал раньше, чем появилась Гулгун. Зашел в магазин и купил сигарет. Выйдя на улицу, закурил. И тут издалека увидел Гулгун, идущую с высоким парнем. Они тоже, кажется, заметили Караджана. Парень сделал попытку взять Гулгун под руку, она отстранилась и ускорила шаги. Парень ей что-то сказал, помахал рукой и свернул в переулок.
— Здравствуйте, — с улыбкой сказала Гулгун, подавая руку.
Караджан хмуро кивнул. Отвечая на рукопожатие, он не задержал, как прежде, ее ладонь в своей. И опять невольно посмотрел в ту сторону, где скрылся долговязый парень.
— Это же Хайрушка, — смеясь сказала Гулгун. — Как только я стала собираться, и ему загорелось пойти к приятелю…
Они некоторое время шли молча. Под ногами шуршали опавшие сухие листья. Кроны деревьев сделались прозрачнее и почти не задерживали солнечных лучей. Октябрьское солнце не обжигало, а приятно грело, сделавшись добрее. В арыке журчала, прыгая по обнаженным и вымытым до желтизны корням, вода, прозрачная, какой она бывает только осенью.
— Как учеба? — спросил Караджан, чтобы только не молчать, потому что их молчание чересчур затянулось.
— Спасибо, все хорошо, — произнесла Гулгун и, помолчав, спросила: — Вы мне хотели что-то сказать?
— Я получил квартиру, — сообщил он.
— Поздравляю.
— Мы теперь можем справить свадьбу. Я жду только твоего согласия.
Девушка вложила свою теплую ладошку в его руку. Он порывисто сжал ее пальцы, и она улыбнулась, изломив брови от боли.
— Вы же знаете, я согласна. Только надо подождать, — тихо сказала она, глядя на него с нежностью.
— Сколько же еще ждать?
— Мне сначала надо закончить учебу.
— Закончишь! Если хочешь, я каждый день буду привозить тебя в институт из Чарвака!
Гулгун засмеялась его горячности.
— Потерпите, — сказала она, легонько пожав его руку.