Чаткальский тигр

— Вай, пропади ты, мерзкий! Не человека я, оказывается, вырастила, а тварь! Вай, что я теперь скажу Санобархон? Какими глазами смотреть буду на нее? И все ты, ты, негодный! Все, опозорены мы перед ее родителями. Посеял ты раздор между своим отцом и Милтикбаем-ака. Ух, бессовестный, сгинь с моих глаз!

Дом Музаффаровых точно погрузился в траур…

А Гулгун доехала в трамвае до Урды. Выйдя на незнакомой остановке, спросила у людей, как пройти к махалле Кашгар. Там жила подружка ее, Назми, которую девчонки в кишлаке ласково прозвали Пучук (мячик) — за малый росток и пышнотелость. Но, несмотря на полноту, Назми была скорой, ловкой и очень веселой. Ни одна игра не обходилась без нее. Если не было слышно звонкого голоска и веселого смеха Назми, игра угасала быстро и кто-нибудь говорил, спохватясь: «А где же наша Пучук? Без нее нам, видно, не обойтись…»

Назми приехала из Сиджака в прошлом году. Поступала в институт, но провалилась на первом же экзамене. А потом, стыдясь своей неудачи, не захотела вернуться в кишлак. Растерялась сначала, но, как говорится, свет не без добрых людей — кто-то надоумил ее пойти работать на текстильный комбинат. С тех пор Назми и работает там мотальщицей. Ей даже обещают в скором времени комнату дать. Она с радостью сообщила об этом Гулгун, когда побывала у нее в последний раз.

Гулгун свернула в один из узких переулков. На столбах тускло сияли лампочки, но их свет едва достигал земли. Если бы в небе не светила полная луна, тут в темноте недолго и ноги сломать. Наконец Гулгун отыскала маленькую невзрачную калитку и постучала. Увидев Гулгун, бледную, с неприбранной головой, лихорадочным блеском в глазах, Назми испугалась, не заболела ли подруга.

— Что с тобой? — Она схватила Гулгун за руку и втащила во двор, взяла у нее чемодан. Гулгун обняла подругу, и тут нервы ее сдали — слезы так и полились из глаз.

— Что случилось? Ну, что?.. Что? — вскричала Назми.

— Сын их… — только и смогла промолвить Гулгун, глотая слезы.

— Ах, бесчестный! — хлопнула себя по бедру Назми. — Когда я была у тебя, видела, как он в твою сторону поглядывал, будто кот на сало! Чтоб пусто ему было!.. Не плачь. Не стоит из-за пустяков расстраиваться. Идем в дом, идем.

Назми, обняв подругу за плечи, ввела ее в комнату, усадила на табуретку, налила крепкого чаю. Заговорила о своей недавней поездке в Сиджак, о тех, кого видела. Нарочито смеясь, рассказала несколько смешных историй. И Гулгун постепенно успокоилась. Даже улыбнулась, узнав, что их кишлачный поэт Талиб, посвящавший ей когда-то стихи про любовь, теперь пишет записки другой девушке и, по-видимому, скоро у них свадьба.

Гулгун попросила у подруги конверт и листок бумаги, чтобы написать домой письмо и сообщить об изменении своего местожительства.

— Письмо будет идти целых два дня, — здраво рассудила Назми. — Лучше пойдем сейчас на главпочтамт и позвоним Караджану-ака.

— Ой, его же нет в Чарваке. Поехал на Урал за новым оборудованием.

— Тогда давай свяжемся с Сиджаком. — Назми уже сбросила старенькое платье и надевала новое. — Пошли!

Гулгун упавшим голосом сказала:

— У нас дома который день не работает телефон…

— Позвоним в сельсовет моему дяде. Он все передаст Милтикбаю-ака.

— И правда! — просияла Гулгун.

Они пришли на главпочтамт и заказали телефонный разговор. Не прошло и пятнадцати минут, как их пригласили в кабину. Дядя Назми был председателем сельсовета и часто задерживался на работе чуть ли не до полуночи. К счастью, и в этот вечер он оказался на месте. Девушка сразу узнала его голос. Расспросив о житье-бытье и здоровье своих родных и всех близких и дальних родственников, Назми попросила дядю пойти сразу же после их разговора к Милтикбаю-ака Койбакарову и передать ему, что дочка его сейчас живет у нее — пусть они не беспокоятся.

В Сиджаке все знали, что Гулгун живет у очень почитаемых людей. Поэтому председатель сельсовета поинтересовался, почему она вдруг перебралась к его племяннице.

— Да так, скучно ей там, — сказала Назми, взглянув на Гулгун. — Повздорила немножко с дочками Музаффарова.

— Когда живешь у людей, нужно быть немножечко скромнее, — заметил ее дядя.

Назми скоренько с ним попрощалась и положила трубку.

Уже на следующий день, около полудня, на квартиру Назми заявились запыхавшиеся и взволнованные Милтикбай-ака и Санобархон.

Назми чуть свет ушла на работу, и Гулгун была одна. Сама стала хозяйничать, чтобы чем-то угостить родителей с дороги. Но ни мать, ни отец даже не присели, пока не узнали, что случилось. А она, посмеиваясь, сказала:

— С такими ультрасовременными девушками, как Таманно и Тасанно, разве может ужиться какая-то кишлачная…

— Уфф, — облегченно вздохнула Санобархон, опускаясь на табуретку. — А я бог знает что подумала…

Милтикбай-ака сел на край кушетки и прислонил к стене костыль и палку. Испытующе посмотрев на дочь, спросил:

— Что же теперь?

— Ничего, — улыбнулась беззаботно Гулгун. — Поживу пока у Назми. А потом перейду в общежитие.

— Мы заехали в Чарвак, а твоего мужа дома нет. Куда-то уехал. Ему сообщить надо бы, — проговорила мать.