Кучер Петруша гнал что есть мочи. Мрозовская… она окончательно потерялась. Лишь крепко прижимала к груди пресс-камеру. А другой рукой цеплялась за него… Как плющ – страстно, нерасторжимо, как в ночь их любви.
Во дворе фабрики, когда они въехали туда, их окружила толпа – рабочие выбегали из цехов, привлеченные криком товарищей. Все было похоже на стачку, но никто не бунтовал, все смотрели на Башню с часами, где стрелки застыли на отметке двадцать минут четвертого, хотя была половина восьмого утра.
Толпа сгрудилась и в прядильном цехе среди станков, напирала на выход к лестнице на башню. Многие хотели подняться, чтобы посмотреть, что же стало причиной поломки часов. В дверном проеме рабочим преграждали путь приказчик и смотритель башни. По их испуганным лицам Елена Мрозовская поняла: они знают, что там внутри, и это вселяет в них страх.
Игорь Бахметьев и кучер Петруша начали прокладывать дорогу сквозь толпу по цеху, Бахметьев нес треногу. Мрозовская еле поспевала за ним с камерой.
– Ваше благородие, Игорь Святославович, полиции бы дождаться, пристава. Уже послали, – тихо сказал Бахметьеву смотритель. – Нехорошо там наверху. Дрянь дело.
Игорь Бахметьев оттолкнул его с дороги, устремился к лестнице, они все ринулись за ним.
Быстро поднимались по пролетам лестницы. Елена Мрозовская чувствовала, как сердце колотится у нее в груди – вот-вот выскочит. Она была готова ко многому после ужаса в Доме у реки, она была готова к чему угодно…
Но не к тому, что открылось им в душном, лишенном окон зале под шпилем башни!
Тишина.
Было так тихо там, возле этого часового механизма, который обычно громко тикал, стучал – ведь внутри него всегда, с начала постройки фабрики и башни, работало множество деталей.
Теперь же здесь царила гробовая тишина.
А под самым потолком, на фоне медных колес и шестеренок, медных валов, колоколов и труб, висело в петле тело Аглаи Шубниковой.
Ее длинные светлые волосы закрывали лицо, струились по плечам. Руки были вытянуты вдоль тела. На ней было лишь белое кружевное платье, измазанное кровью. Ноги босы.
Тело в петле медленно вращалось под силой собственной тяжести, кружило, словно в танце, вперед-назад.
Они застыли в дверях, пораженные этим зрелищем.
Елена Мрозовская не знала, сколько минут они стояли вот так – оглушенные, ослепленные. Она опомнилась первой.
Водрузила пресс-камеру на треногу, приготовилась.
Вспышка!
Смотритель часов хрипло испуганно вскрикнул за ее спиной. Вспышка напугала его.
И словно от всполоха магния и от человеческого вопля тело повешенной резко дернулось в своей петле. Узел веревки, закрепленной наверху, заскользил вниз по медному валу. Тот со скрежетом выскочил из пазов и ударил по зубчатым колесам.
С грохотом на пол осыпалось множество медных деталей – болты, маленькие шестеренки.
Петля заскользила по медному валу вниз, Аглая словно спускалась, продолжая вращаться.
Кучер Петруша ринулся к повешенной и схватил ее голые ноги своими руками.
– Мертвая погань! – закричал он. – Барин, мертвая она! Удавилась!
По приказу Игоря Бахметьева рабочие снизу из цеха притащили большую лестницу. Кучер Петруша с ножом для разрезания тюков с хлопком взобрался по ней к потолку и перерезал веревку, не трогая петли.
Тело Аглаи шлепнулось на пол.
Игорь Бахметьев подошел и перевернул ее на спину.
На лице не было признаков, характерных для асфиксии, – вытаращенных глаз, вывалившегося языка. Лишь посинение кожи.
В этот момент на лестнице внизу послышались громкие голоса – приехал пристав с полицейскими.
Игорь Бахметьев и приказчик пошли его встречать. На короткий миг Елена Мрозовская со своей камерой осталась одна.
Нет, еще был кучер Петруша. Он сунул нож за голенище сапога.
– Как она тут очутилась? – спросил он смотрителя башни. – Ты-то где был?
– Через цех, наверное, незаметно прошмыгнула. Смена ночная кончилась, утренняя еще не началась. Я замки отмыкаю. Как вот только она туда влезла, в часы, без лестницы?
– Как таракан по стенке. – Кучер Петруша наступил сапогом на им же обрезанный конец веревки. – А канат-то фабричный, джутовый, в цеху прихватила, с тюка с хлопком.
Елена Мрозовская наклонилась к камере. Она смотрела на Аглаю через объектив.
Глаза Аглаи были полузакрыты. Синие от удушья губы словно растягивались в посмертной улыбке.
Внезапно в зале возник запах – тот самый, прежний. Вонь жасминовой эссенции вперемешку с вонью полного ночного горшка. Видно, запоздало сработал расслабленный сфинктер повешенной.
Елена Мрозовская зажала рот рукой, борясь с позывом рвоты. Она ощутила, как в животе, внизу, что-то сжалось так сильно и больно. Спазм! Но она сделала последний снимок Аглаи Шубниковой.
Вспышка!
А потом упала в обморок рядом с трупом.
Глава 33
Конверт
Полковник Гущин собрал всех, кого смог, в эту ночь. Всех, кто еще не уволился, не удрал из Горьевского ОВД, всех, кого смог наскрести в Главке для оперативно-следственной группы.