Скандальные разоблачения не коснулись руководителей республик — им предоставили возможность тихо уйти в никуда: перестали о них вспоминать и писать, как будто их никогда не существовало (а Рашидову удалось еще при этом спокойно умереть и быть с почестями похороненному). Первые секретари, снятые по игре случая или по вине борьбы за власть, не разоблачаются до конца. Осуждается и отвергается стиль их руководства (чаще всего), характер и методы работы (иногда), местнические и национальные пережитки (редко). Но никогда — их продажность и подкупность. Во всяком случае это не делается публично — так было в Закавказье, так произошло в Средней Азии, так будет с любым первым секретарем ЦК республики. Эта сфера их деятельности не подвергается суду, так как должность первого секретаря — не просто пост, она в СССР — своеобразный символ самой партии, а партии надлежит быть справедливой и честной. Кроме того, существует и еще одно соображение, не допускающее публичных разоблачений первых секретарей республик. Оно не идеологического, а меркантильного свойства — необходимо сохранить возможность и преемственность эксплуатации места (должности) первого секретаря. И… коррупция в СССР продолжается{33}.
ГЛАВА III
СТРУКТУРА КОММУНИСТИЧЕСКОГО ПРАВЯЩЕГО КЛАССА
Если бы не кучка упрямых, фанатичных большевиков, которые прорвались к власти на гребне большевистского переворота, то можно было бы предположить, что коммунисты — обычные бюрократы, угодливые чиновники, неутомимо и настойчиво руководствующиеся одним порывом — стремлением к благополучию.
Уничтожение и ликвидация частной собственности вопреки ожиданиям марксистов не привело в СССР (как и в других коммунистических странах) к возникновению бесклассового общества. Вместо существовавших при царизме привилегированных классов — дворянства и буржуазии — в советской России поднялся к жизни и деятельности новый господствующий класс, обладающий всеми признаками и чертами правящего класса: властью, собственностью, особым статусом в обществе.
Анализ сущности этого класса выдвинул проблему не только историко-социологической его идентификации, но и создал необходимость его семантического определения.
Милован Джилас назвал его "новым классом", но в этом определении подчеркнута только его новизна, а не сущность — она выявлена описательно, но не раскрыта в дефиниции.
Еще менее оправдано представление советского правящего класса "партократией", предложенное Абдурахманом Авторхановым: партократия — всего лишь одна из элит этого класса, наиболее влиятельная и престижная{34}.
Понятие "номенклатура״ Михаила Восленского отражает ״иерархию чинов и барьеров" советского привилегированного класса, но не социальную его особенность, идеологию и мировоззрение{35}.
Мы предпочли и остановились на более общем названии: ״коммунистический класс״. Оно, как нам кажется, естественнее укладывается в общепринятую историческую классификацию правящих классов, от названия которых (рабовладельцы, феодалы, буржуазия) конструировалось наименование режимов: рабовладельческого, феодального, буржуазного. Такая же связь прослеживается в нашем определении: коммунистический класс — коммунистический режим. Оно же некоторым образом высвечивает его идеократическую сущность, роль и назначение в обществе и вытекающие отсюда права и привилегии.