--Революции всегда милосердны, -- покачал головой руководитель коммуны. -- Озлобиться революционера заставляет подлое и немилосердное сопротивление старого мира, подкреплённое потоками вранья и клеветы. Вот у контры как раз принцип: своим всё, врагам закон, а закон беспощаден. Большевики отпустили из тюрем своих злейших врагов, а те стреляли в Ленина и подняли гражданскую войну, в которой обвинили революционеров. Нет, не надо упрекать революцию в отсутствии милосердия -- тем она и отличается от бунта, что освобождает лучшие из качеств в ныне живущих, современных людях, а не ждёт, пока народится на свет мифический "новый человек"!
--Но как понять, какие это лучшие качества? И когда эти качества действительно лучшие, когда милосердие настоящее, а когда -- простая мягкотелость и нерешительность?!
--Э, я сам думаю над этим вопросом. Надумал мало... -- Керн поскрёб пятернёй затылок, затем решительно протянул Ирине исписанные бумажки про честь и право, порядком заляпанные предыдущими читателями. Девушка удивилась, но честно взяла бумажки и принялась вчитываться в буквы, написанные ровным почерком военинструктора.
--Удивительно, -- сказала она наконец. -- Простите меня, я и вправду считала вас более... примитивным, что ли. Это было нечестно. И я была неправа. Но... извините, такие вещи, как здесь написано, в каждом конкретном случае нельзя определять в одиночку. Должен быть для важных случаев контрольный орган, совещательный суд, что ли...
--Это хорошая идея, -- ответил Керн, -- её надо обдумать.
--Можно мне взять это почитать? -- спросила Ирина. -- Я хочу тоже подумать над этим как следует.
--Можно, -- кивнул руководитель коммуны. -- Это же просто черновик. Набросок идеи.
--Фундамент личности внутри и стропила снаружи, -- медленно произнесла Ирина. -- Или, скорее, так: костяк личности и сильные мускулы общественных связей, приводящие этот костяк в движение. Вот почему вам не нужны новые люди... Александр Петрович... вы видите силу в людях нынешних и прошлых, вы видите, как эта сила движется в будущее. Так ведь, да?!
--Я об этом в таких словах не думал, -- признался Керн.
--Простите меня, -- произнесла Ирина, вставая. -- Я думала, вы мальчишка, а я женщина. А теперь я поняла, что это я девчонка, а вы... Вот вы -- настоящий ангел, вы, а не эти поганые меченосцы.
--Я не ангел, -- пробормотал военинструктор, -- я и в бога-то не верю. Только не надо говорить глупостей, что он, дескать, зато верит в меня. Мне это неинтересно.
--"Ангел" по-гречески значит "вестник", -- ласково сказала Ирина. -- Вот вы и есть вестник -- вестник того, что в нашем мире не всё потеряно, что всё на самом деле только начинается, и будет ещё много интересного и хорошего. Впрочем, возможно, вы не ангел, а просто бог. Это вы верите в людей, хотя люди не верят в вас. А я буду в вас верить!
--Вера -- явление иррациональное, -- вздохнул Керн, -- а я рационален донельзя.
--Тогда, -- сказала Ирина, отбрасывая шинель Керна в сторону, -- я сделаю так.
Она крепко обвила руками шею военинструктора и поцеловала его в губы.
--Только не думайте, -- произнесла она, отстраняясь, -- что я жду каких-то обязательств. Просто буду знать, что целовалась со сверхъестественным существом, явившимся в наш мир, чтобы спасти нас всех. Пусть мне завидуют вечно!
Военинструктор засмеялся:
--Я не привык к такому прагматическому обращению, -- сказал он, -- я всегда считал, что на ласку надо отвечать лаской...
Эту ночь они провели вместе, в бывшем кабинете Кристаллова, среди аляповатых чернильниц и бюстов вождей, которые Керн то ли не посмел, то ли ещё не успел употребить на баррикады.
--Заря занимается, -- сказала Ирина под утро, -- мне пора идти. Только не говори пока никому, ладно? Ты-то свирепый, а на меня эти гостиоры всю жизнь ножи точат...
--Не скажу, -- пробормотал руководитель коммуны, поспешно одеваясь.
Он снова не выспался.