Чаша судьбы

Он никак не мог забыть ужас, мелькнувший в глазах Шона, когда кошка сказала про госпожу Калэх. Бард не знал, как именно работают чары забвения — особенно у той, кто издавна прядёт судьбы мира, — но предполагал, что если Каллахан вновь увидит королеву Зимы, то вмиг вспомнит всё, что позабыл, и ничего хорошего из этого не выйдет.

Но в предании говорилось, что Калэх сдерживает отряды фоморов и не даёт им напасть на земли людей и эльфов. Почему же теперь она встала во главе их войска? Может, она сама тоже попала под чьи-то вредоносные чары? Лисандр постарался? Эх, снова кругом сплошные тайны, снова вопросы без ответов…

Вздохнув, он затворил окно. Какой смысл думать о том, чего ты не в силах изменить? Шон прав: каждый должен быть на своём месте и делать то, что может и умеет. А у барда лучше всего получалась музыка. Кому, как не ему, знать: когда на душе скребут кошки, приходит время для песен про надежду. Именно этим он и собирался заняться. Но не здесь. Пожалуй, лучше всего будет спуститься с холма и устроиться на лесной опушке — там, где его не услышит никто, кроме неба, ветра, птиц и старых деревьев Чёрного леса. Так будет проще выплеснуть всё, что так тяготит.

Элмерик накинул куртку, взял арфу в чехле и выскользнул из комнаты. Озираясь, спустился по лестнице — не хватало, чтобы кто-нибудь за ним увязался. Не то чтобы чары, которые он собирался творить, требовали одиночества, но никакой компании барду сейчас не хотелось. Сбежав по каменной лестнице во двор, он перепрыгнул через три последние ступеньки, завернул за угол и успел увидеть только кулак, летящий прямо в нос. Перед глазами словно взорвался яркий фейерверк. Элмерик задохнулся от боли, из последних сил прижал арфу к груди и рухнул как подкошенный.

* * *

Он пришёл в себя неподалёку от конюшни под соломенным навесом. Солнце слепило глаза, голова гудела, под носом было горячо, солоно и липко. Бард застонал, вытер губы тыльной стороной ладони и ничуть не удивился, увидев кровь. Та ещё не успела подсохнуть — значит, без сознания он пробыл совсем недолго. Он зашарил вокруг себя в поисках арфы, но кто-то резко схватил его за запястье, и Элмерик услышал знакомый голос Джеримэйна:

— А ну не рыпайся, умник! А то свяжу.

— Но моя арфа… — бард попытался привстать, однако его довольно грубо уложили обратно.

— Не рыпайся, я сказал! Всё с ней в порядке.

Элмерик с облегчением выдохнул.

— Слава богам!.. Я уж испугался. А что случилось? Кто меня так? — сколько ни щурился, он никак не мог разглядеть лицо Джеримэйна — тот сидел так, что солнце светило прямо у него за спиной.

В ответ донёсся короткий неприятный смешок:

— А ты что, не видел? Это я тебе вмазал. И ещё раз вмажу, если попробуешь сбежать, ясно?

— Да ты… — бард задохнулся от негодования, — очумел, что ли? Я не собирался бежать!

— Рассказывай сказки! Я сам всё видел. Выхожу во двор, смотрю — ты идёшь. Куртку напялил, арфу сграбастал и озираешься, как вор. Признайся уж честно: на войну решил рвануть?

— Да нет же!

— Вот только не ври, что Шон тебя отпустил, — ни за что не поверю!

Элмерик поморщился (гримаса тут же отозвалась болью) и отпихнул руку Джерри подальше.

— Да не держи ты меня! Не убегу я.

— Ага! Теперь-то уже точно не убежишь!

— Ты идиот! — бард приподнял голову. На этот раз мешать ему никто не стал, и он, охая, сел, прислонившись спиной к стене конюшни. — Говорю тебе: я просто шёл в лес. По делу. Если не веришь, можешь сгонять ко мне в комнату и убедиться, что все вещи на месте.

— Можно подумать, без вещей нельзя смыться! — Джерри схватил Элмерика за плечи и хорошенько тряхнул. — А ну-ка поклянись!

Бард от злости скрипнул зубами.

— Ладно. Клянусь пеплом и вереском, что я не собирался бежать в Холмогорье. И вообще не собирался бежать, а просто шёл в лес, чтобы петь там песни. Что, съел?

Джеримэйн некоторое время смотрел на него, словно ждал, что Элмерик сейчас рассыплется в пыль, а потом отстранился.

— Ой…

— Вот тебе и «ой»! — бард одёрнул куртку. — Извиниться не хочешь?

— Ну, э-э-э… извини, правда. Можешь врезать в ответ, если хочешь. Давай, мне не жалко, — Джерри покопался в кармане, вытащил не очень чистый платок и протянул его Элмерику. — Вот, держи. Утрись, что ли…

— Да иди ты! — отмахнулся бард. Губы саднило, перед глазами плыли разноцветные круги. — Ты бы хоть спросил сперва, прежде чем бить…

— Да я это… считал, что жизнь тебе спасаю.

— Ты это серьёзно? — Элмерик округлил глаза. — Ладно, давай сюда свой платок. И воды принеси.

Джерри отвязал с пояса фляжку:

— Держи. Я заранее припас. Это зелье мастера Патрика — получше воды будет.

— Я тебя ненавижу! — простонал Элмерик. — Ты ещё и лекарством заранее озаботился?

— Ну а как же иначе? — Джеримэйн вдруг заговорил серьёзно — без своих обычных смешков и ухмылочек. — Ты как помчался к Шону с бешеными глазами, я сразу понял, что дело дрянь. Он не отпустит, а ты как пить дать сбежишь. И нарушишь гейс, который я же на тебя наложил. Так и сдохнешь зазря, а я ещё и виноватым окажусь. Вот и решил: придётся вздуть тебя хорошенько, раз ты по-хорошему не понимаешь.