Чаша бытия

О н (идет следом за ней). Ты лучше мне скажи… почему в кино не пошла? Что, застеснялась?

Она запирает входную дверь, прошла на кухню.

О н а. Нет, это просто возмутительно, наконец! (Берет чайник.)

О н (перехватывает чайник). Э, нет.

О н а. Отдайте. Отдайте!

О н. Ни-ни. Не дам. Завтра получишь.

О н а. Ну вы подумайте!

О н. Нечего и думать, все известно. Ахнуть не успеешь — голову чайником прошабашат. Вон у меня брат, двоюродный… Инвалидность получил — потерял бдительность! Знаем вас.

О н а. Пахомий Николаевич, отдайте чайник — я возьму кипяченой воды. Не буду я вас трогать, вы мне совершенно не нужны!

О н. На. Пей. Вот это правду сказала — не нужен. (С разными интонациями.) Правильно. Правильно. Правильно!

О н а. Вам надо отдохнуть.

Она идет к себе, он — за ней и успевает прихватить дверь.

Зачем? Зачем?

О н (с чувством). На минуточку. И ухожу. Картину посмотрю… Ммладенца. (Входит, долго смотрит на картину, потом на нее. Блаженно.) А я сегодня видел… Был в музее. Узнал! Нашел, узнал. Точно! Это. (Помолчав.) Что ж ты меня не хвалишь?

О н а (пожав плечами). Ну посмотрели, ну хорошо… (Нервно перебирает газеты на столе, затем направляется к двери.)

О н (протянул руки к ней). Ну погоди ты! Погоди. Что ты все… отворачиваешься! Ну посмотри на меня — ну чем я плох! Ну подойди, ну куда ты? Птичка ты моя безмужняя. Ты одна! На кой тебе все эти «мапы»? Как ты мне нравишься… ленинградочка! Ты и на бабу-то не похожа. Такая ма-аленькая! А тоже… держишься, воюешь! (Делает шаг к ней.) Ну подойди! (Касается ее рук.) Лапки!

О н а (отступая, ледяным тоном). Немедленно уходите. Вы слишком много себе позволяете, Пахомий Николаевич.

О н. Да?

О н а. Сейчас же уходите.

О н (мрачнея). Ладно. (Выходит из комнаты. Садится на стул около телефона, рядом с ее дверью.)

Она присаживается у стола. Теперь они друг друга не видят. Пауза.

(Повернувшись в ее сторону.) Че же ты дверь не бежишь запирать? Ладно, я, допустим, такой-сякой, необразованный. Христа не узнал. А у тебя что? Кроме твоей хваленой культуры, что у тебя есть? Чего ты добилась этой культурой?! Ни-че-го. Да, вот если по обычной жизни тебя спросить — что?! (Загибает пальцы.) Мужа — нет. Где он? Неизвестно. Телевизора — нет. Квартира — общая. Ковра — и того нет! Холодильник — с почтовый ящик. Смех! Работаешь где?! В библиотеке! Ну бедность — это ладно, бедность не порок, знаем. (Помолчал.) Да-а. Чего это телефоны сегодня не трезвонят? Ну да, ты уж тут без меня отговорилась. (С чувством.) Вот ведь — не пошла в кино! «Пахом Николаевич!», «Пахом Николаевич!» А все — вранье! Все, понимаешь, хвостом туды-сюды… Че молчишь? (Вздохнул.) Вот что у тебя хорошо, то хорошо — всегда горячая вода! Да-а, история. Никогда я не был на Босфоре! На Босфоре… Хочешь не хочешь. Ты мне скажи! Ты почему такая спокойная? Вообще! А?.. Откуда ты такая спокойная? Чем это ты там довольна? Ну чем?! Ведь у тебя ничего нет, че тут радоваться?! Баптистка, да? Картину повесила, сидишь под ней, как не знай кто, а всему твоему царству — цена три рубля! Я узнавал сегодня… Тоже мне — «культура»! (Начинает подремывать.) Нет, все-таки интересно… Почему в кино не пошла? Не съел бы тебя. В буфет сходили… Босфор бы… съели. (Засыпает.)

Позднее утро следующего дня.

О н а  выходит из своей комнаты, в руках телефон; видит, что дверь его комнаты закрыта.

О н а (в трубку). Нет! Нет!.. Все в том же положении!.. Ну ты подумай… Прямо трагедия!.. (Смеется.) Скоро одиннадцать. Может быть, он боится?.. Что?.. Уйти?.. Да… да… Пожалуй, ты права… А может быть, все-таки разбудить?.. Вдруг и сегодня занятия на курсах… Правда, сегодня воскресенье… Кто, я?.. Перестань так глупо шутить! (Смеется.) А?.. Кто, он?.. (Оглядывается еще раз на дверь и уходит к себе.)

Выходит  о н, в носках, ищет ботинки. Короткой перебежкой проскакивает в сторону входной двери, берет тапочки, заглядывает на кухню, потом в кладовую. Возвращается к себе, стараясь потише прикрыть дверь. Выходит  о н а  с телефоном.