Чаша бурь

Именно эта синяя машина могла быть причиной гибели моего двойника, о котором я узнал в день приезда во Владивосток. И возможно, моей гибели, если бы кто-то не вел другую, оранжевую машину так ловко, что она мешала синей. Ситуация сложилась подходящая: автомобильные катастрофы всегда случайны. Невидимая человеческому глазу борьба, наверное, происходила и ночью, пока мы спали. Борьба, единственным дозволенным оружием в которой была именно случайность. Опасный же маршрут выбрал Леня Абашев, сам не ведая того. Правда, другой наш маршрут мог оказаться еще опаснее.

Абашев прибавил скорость, мимо промелькнула осыпь, и камень, выбитый колесом, сползал вниз, увлекая щебень. К багажнику оранжевого «суперберда» прилип синий «датсун», не отставая ни на колесо: невидимая нить связывала их. Ленины скулы сжались, он все еще пытался оторваться от обоих непрошеных попутчиков, не понимая цели этой погони и думая о чем-то своем. Может быть, он думал, что двигатель, который он поставил на свой автомобиль, не имеет равных далеко за пределами города и что зря я обманываюсь: внешний вид любой машины еще не определяет ее качеств, тем более если речь идет о его, Абашева, машине.

Но знал бы он, с кем тягается!.. Оранжевый этрусский «суперберд» шел так мягко, даже нежно, что казалось: он действительно летит, оправдывая название марки. Я догадывался, что марка еще ни о чем определенном в данном случае не говорила: внутри эта изящная колымага устроена, наверное, так, что могла бы с ходу, например, зарыться в Японское море и вынырнуть только в Охотском. И синий лимузин атлантов (так я полагал) далеко не показывал своих предельных возможностей. Он словно затаился перед прыжком. С виду почти обычный автомобиль, «датсун» последней модели… Он не должен был вызывать у нас подозрений. Другое дело — этруск. Тот знал, на что готов этот «датсун», и при прочих равных условиях не прочь был бы даже привлечь внимание к скрытому, затаившемуся пирату. Так обстояло дело согласно моим расчетам или в согласии с моей фантазией, как угодно.

Леня в своих крагах, шнурованных ботинках, полный решимости оставить позади этот странный дуэт, брал повороты так, что дух захватывало. Я вскрикнул, когда нас бросило вниз, — машина слетела по карнизу, легла на крутой склон и вышла на нижний виток серпантина по глиняному бугру. Тряхнуло, машину занесло, скрипнули тормоза, и тотчас Леня бросил машину на полотно дороги. Те двое повторили маневр, не отстав ни на метр. Вот они снова маячат за спиной.

Шуршит гравий под колесами. Дорога грунтовая, почти неезженая. По-прежнему пустынно впереди нас. Откуда-то ползет туман. Он стелется над землей тремя слоями. Нижний — наш, въезжаем в слепящее молоко, выныриваем. Снова ясно. Слева — обрыв, за ним — долина.

Долина была светлой, от нее тянулись синие распадки. Она открылась с высоты перевала как зачарованная земля. В ее верховьях, ниже нас на двести метров, кипел на серых камнях ручей. Зубья скал выступали из синих кустов. Над серпантином дороги, над вторым его извивом высилась чозения, за долиной прямой чертой обозначилось ровное плато — и черта эта плыла, покачиваясь от нашего движения. За ней вставали пепельно-серые пики, а над ними застыли сверкающие облака. Каменные карнизы нависали над крутым склоном, и если бы нас пронесло мимо обрыва, обстановка разрядилась бы.

Мы взлетели по серпантину и медленно опускались вниз, минуя перевал.

— Смотри! — вскрикнул Абашев, и тут же, на моих глазах, он закрыл ладонью лицо, словно от нестерпимой боли, а в ста метрах от нас медленно (или так казалось?) скатывалась под откос синяя машина. Она перевернулась, подпрыгнула на плоском валуне, обросшем сизым мхом. И за ней накренилась оранжевая машина, не успевшая вывернуть на крутом повороте серпантина.

Вздыбившись, синяя машина вспыхнула рубиновым огнем, превратилась в факел, опрокинувшийся в пропасть под каменным карнизом.

Почти одновременно загорелась вторая машина. Сгусток темно-кровавого пламени и дыма взлетел над скалой и бесшумно нырнул вниз. Но не успели развеяться дымные шлейфы над обожженным каменным карнизом, как в мгновение ока сверху, из ниоткуда спустилась туча: черная шапка накрыла перевал и нас. Белые ломаные молнии заметались над землей. Дождя не было; ослепительные огни раскалывали сухой мрак.

— Останови машину, — сказал я.

— Ты что, ошалел? — возразил Абашев.

Я так и не осознал, почему захотелось задержаться на перевале. Может быть, чтобы разобраться в происходившем? Но это не удалось бы… В стеклах прыгали отражения белых и голубых змей; они корчились теперь за нашей спиной и сгорали, оставляя каждый раз тусклое марево. И туча казалась еще гуще, плотнее, по краям ее бродили вихри, у подошвы ее клубилась пыль.