Час возвращения

Он сидел на первом ряду в автобусе, распахнув сильно поношенную шинель, — ушел в отставку в звании майора. На затертой гимнастерке разноцветно пестрели три ряда орденских колодок. Везя свою бригаду на лесоразработки, взглянул ли он на себя со стороны? Когда-то незаурядный армейский офицер, а теперь вот… Что же сотворяет с человеком проклятое зелье?

В заброшенной лесной деревне, где топились лишь две избы со стариками-жителями, нашлись пять пустых вполне приличных домов, поставленных после войны. Их-то и подновили для постоя бригады. Вахромеев поселился отдельно, прихватив с собой в качестве «адъютанта» Фильку Дроздова, коротконогого, длиннорукого парня лет тридцати двух, бывшего механика доильных аппаратов. Двое поварих поселились у стариков, побоялись уединиться: чего хорошего можно ждать от потаторов?..

У Вахромеева была самая большая изба. В ней и собрались для последнего разговора перед завтрашним выходом на делянки. Было тепло от разогретой русской печи. Зимний день смигнул. Зажгли керосиновую лампу. Огонек краснел, задыхался от табачного дыма. Комендант Вахромеев сам курил, не переставая. Бахтин отупел от всего этого, его клонило ко сну. Кто-то уже весело разговаривал — столковался со старичками-деревенцами или, обманув коменданта, прихватил с собой?

Комендант строго сказал:

— Приказ по гарнизону издам завтра. После трех нарушений, наказуемых, естественно (он не сказал — как), виновный увольняется из бригады. С люмпенами нам не по дороге. Это распространяется на всех, кроме поваров, и на меня — тоже.

Комендант говорил еще долго и громко, но Бахтин не слушал его, он был напряжен и как бы готовился что-то сказать. После того как он побывал у доктора Смагиной, его все чаще возвращало к словам Вавилкина «преодолеть себя». Бахтин видел в них большую, долго действующую идею, вбирающую в себя необозримо многое. Преодолеть себя! Ох как это нужно человеку каждый день, каждый час. На фронте без этого не рождается ни солдат, ни командир, а в обычные наши будни — человек-работник.

«Как я был посвящен в солдаты? Добровольцем, раньше своего возраста угодил на фронт. Хлестко решетил макеты танков на полигоне, умел стоять у орудия на месте каждого номера. На фронт ехал с запалом: «Ну, погодите!» А увидел первый немецкий танк и будто к земле приклеился. И сейчас стыдно — как с трудом отрывал себя от земли, с испугом глядя на широко раскрывающийся рот заряжающего, слыша его зверскую матерщину». Теперь он знал — чтобы стать солдатом, он должен был преодолеть себя. Тогда он не думал, как это называется, но стал подавать снаряд за снарядом, забывая, что немецкие танки ползут на него, — он делал дело. И когда упал, обливаясь кровью, наводчик, он не думая встал к приделу. Тут через перекрестие увидел близко немецкий танк и не испугался его. Ударить по нему было уже просто.

И когда комендант попросил сказать напутственное слово, Бахтин рассказал, как всю жизнь преодолевает сам себя. Иное ему удавалось, другое — нет. Поведал, как отец учил его не ездить из леса с пустыми дровнями, и мальчик Васька преодолел себя, не растерялся, и как солдат Бахтин стал солдатом, и как директор Бахтин, преодолев себя, начал переводить совхоз на бригадный подряд.

27

Рано утром Федор Звонарев тайком ушел из больницы.

«Не получилось, — думал он, глядя на морозную дымку, в которой все как бы растворялось. — Ежели лечился, чтобы вылечиться, радоваться я должен, а я не радуюсь». Странное чувство давило сердце: будто впервые он выходил в жизнь и выходил робко. Да что же изменилось-то? Ничего, ровным счетом ноль целых. И хотя он убеждал себя в том, уверенности не было. Прежде всего он не знал, куда ему деться, когда вернется в Талый Ключ. «В сундук?» Там найдутся знакомые? «Нет», — он покрутил головой. Асфальт каменно отзывался на стук резиновых подошв его кирзачей. Где-то во лбу шаги больно отдавались. Вот сейчас он выйдет на шоссе, повернет направо, к остановке.

Подошел автобус, заскрипели-заскрежетали двери. Сошли две старушки и молодая озабоченная женщина — узелки в руках. На него не взглянули. Он ступил на подножку, поднялся. Место было — сел. На него не оглянулись — впечатления никакого не произвел. Оно и понятно — знакомых тут не перепало. Они пойдут дальше. Вот начнутся свои поля, перелески, деревеньки. А там и Холоды близко. Стоп! Вот он где сойдет. Надо очухаться малость. Как он встретится с пустым своим жильем, не представлял, воображение ничего не рисовало. А вот дом-сказку дирижера, свой бывший, оно нарисовало сразу. Тропиночка посередке участка. Домик справа на бугорке. Кружевная оторочка по краям крыши. Крылечко в белой деревянной путанице. Веселое!