Час возвращения

Она оглядела кабинет. Шкафы полны историй болезней, ее наблюдений над больными. Скольких она вылечила, а еще больше — не сумела. Они прошли перед ней и исчезли, бесследно. Когда-то она была увлечена подготовкой диссертации, но вдруг остановила себя: не кощунство ли на трагедиях людей делать науку? Теперь-то она знает, что была неправа. Надо было сказать людям всю правду, предостеречь новые поколения от ошибок их отцов. Теперь нет, не отступится и напишет диссертацию, чего бы это ни стоило.

В окно она видела, как вышли из подъезда Бахтин и Прохоров. Первым порывом ее было остановить их, досказать то, что не досказала, но не остановила. Если у Васьки что-то засело в голове, то он не успокоится. Кто-кто, а она-то уж знает его еще по школьным временам. Председатель ученического комитета, он был напорист на пути к цели, умел увлечь ребят. Еще бы — с таким веселым, неунывающим характером можно горы свернуть. По вот и он где-то не устоял против сложностей времени и теперь намерен выкарабкаться. Хорошо, если сумеет.

Они, двое, постояли у машины, поговорили, видимо, неравнодушно — иначе Бахтин не стал бы так сердито размахивать руками. Вот нырнули в «уазик» и умчались. Екатерина Власьевна отвернулась от окна. В кабинет тихо входили врачи и рассаживались. Начиналась утренняя пятиминутка.

26

Бахтин, как всегда, рано выехал из дома. Но, изменив своему правилу с утра непременно наведаться на одну из ферм, он наладился на строительную площадку в Талом Ключе. Правда, все здесь еще только зачиналось. Разбиты первые улицы, отведен участок под застройку торгового центра, Дома быта, детского комбината. Со дня на день поджидая приезда комплексной бригады сельстроя, совхозники уже огородили место работ, поставили удобные подсобки для рабочих. Из трубы одного из домиков зазывно вился дым, на окошках белели занавески. Но от строительной бригады еще и духом не пахло, не оказалось тут и коменданта Вахромеева, которому Бахтин назначил встречу. Назавтра потаторы, работавшие на огородке стройплощадки, выезжали в дальние совхозные леса.

В домике Бахтин наткнулся на Портнова-Профессора. Тот топил печку. На скрип дверей оглянулся, проворно встал. Лицо его было красно. Бахтин подумал, что это от жаркой печи, ведь от выпивки Портнов всегда бледнел. Но на столе стояла бутылка водки. Перехватив взгляд директора, Портнов объяснил:

— Жду коменданта… Уляжем последнюю, простимся с большой жизнью. Пошто же ты нас лишил ее, Василий Спиридоныч?

— Лишил? Большая жизнь, Портнов, это большой труд. А где Вахромеев?

— В Холодах… Зачищает недоделки.

— Значит, подновили Ивану дом?

— А как же! Ведь обещали. Спасибо за материалы. А то где бы Вере их взять?

— Что, довольна она?

— Еще бы! Вот ее, родную, она и поставила, — Портнов кивнул на поллитровку.

— Вера Никитична? Не похоже!

— А, Василий Спиридонович, чужой пьет — не свой.

Бахтин уже шагнул к столу, чтобы взять бутылку, но остановился. А вдруг не врет Портнов и бутылку эту преподнесла ему Вера? Она же противница…

— Ну, чтобы последняя. Завтра, как стеклышко!

— Какой разговор, Спиридоныч! — Портнов поспешно схватил бутылку, сунул в карман брюк. — Не оскорбили — благодарствую, товарищ директор.

Над бригадой коменданта Вахромеева в совхозе посмеивались — алкоголики, они не то что лес, и пеньки пропьют. В районе затею не одобрили — то ли дело разбросать всю эту неустойку по здоровым коллективам, способным повлиять на спившихся. Но Бахтин махнул на это рукой — еще неизвестно, кто на кого повлияет. С детства верящий в здоровое человеческое начало, он не переставал надеяться, что даже самых безнадежных можно остепенить. Особенно после того, как они с Прохоровым побывали у доктора Смагиной и получили «добро», Бахтин с надеждой ухватился за создание отдельной бригады, названной кем-то потаторской. Немногие знали, что означает это слово: потатор да потатор. Иные думали — лесоруб или пильщик. А когда выяснилось, что потатор — это тот же алкоголик, все уже привыкли к названию, потому посмеялись и менять не стали, да и потаторы не обижались — все же не алкоголики. В официальных же разговорах их называли «комендантские» — по прежней должности бригадира, в документах значились как двенадцатая комплексная бригада.

Вахромеев, отправляясь на лесозаготовки, был строг и важен, грусть овевала его дряблое лицо, туманила большие водянистые глаза. Наверное, ему вспоминалась далекая военная пора, когда он, юный красивый лейтенант, вел в первый бой свой взвод. Потом много было боев. Дважды пули бросали его на землю, и дважды он после излечения в госпиталях возвращался на фронт. Правда, во второй раз его не послали на передовую. Он остался в тылу комендантом небольшого прусского городка. С этой должности он и вернулся на Родину и, кажется, навечно остался «комендантом». Это шло ему, и он не сердился, если люди порой забывали его фамилию.