Час волка

— Да, — сказала она; силы возвращались к ней. — Только пыль забила глотку. — Она прокашлялась.

Больше всего ее ужаснуло то, что она была в руках судьбы — не могла отстреливаться сама.

— Надо ехать. Они скоро обнаружат, что Джольмана застрелили из пистолета.

Габи собралась. Простое дело — воля сильнее натянутых нервов. Она сняла ручной тормоз, вывела «мерседес» на дорогу и направила машину на восток.

Радиатор чуть позвякивал, но приборы на панели и рокот двигателя говорили, что все в порядке. Майкл поглядывал на небо с неослабным вниманием волка, но самолеты больше не появлялись. Никто их не преследовал, и Майкл решил — вернее, понадеялся, — что солдаты и второй гестаповец на бронемашине зализывали собственные раны. Колеса «мерседеса» пожирали дорогу, вскоре щебенка сменилась асфальтом. Появились признаки приближения к Парижу. Деревянные дома почти не встречались, все чаще попадались кирпичные, окрашенные в белую полоску. Да, Париж приближался. На фоне кружевных облаков появилась ажурная Эйфелева башня, разноцветные крыши Мон-мартра. «Мерседес» пересек по украшенному херувимами мосту бледно-зеленые, пахнущие тиной воды Сены. Поток транспорта усилился, когда они выехали на бульвар Бертье — одну из центральных улиц, названную в честь наполеоновского маршала.

Габи спокойно влилась в поток «ситроенов», фургонов с лошадьми, велосипедистов и прохожих; большинство из них уступали дорогу «мерседесу».

Пока Габи уверенно вела машину по улицам — одна рука на рулевом колесе, вторая, с согнутым локтем, — в окне, — вписавшись в поток автомобилистов и пешеходов, Майкл впитывал в себя сложные запахи города — от ароматов уличных кафе до зловония помоек. Майкла всегда волновали запахи, когда он попадал в большой город. Здесь, в Париже, запахи жизни и человеческой деятельности были куда ярче, чем во влажно-туманном Лондоне. На улицах многие люди разговаривали. Улыбок, однако, было мало, почти совсем не было слышно смеха. Объяснялось это, по-видимому, обилием немецких солдат и особенно офицеров, которые с видом победителей, развалясь в креслах кафе, попивали кофе. На многих зданиях висели немецкие флаги со свастикой; развеваясь под ветром, они прикрывали памятники и скульптуры, украшающие парижские здания. Уличное движение регулировали немецкие солдаты, многие улицы были перекрыты баррикадами и сигнальными щитами с надписями на немецком: «Внимание, въезд запрещен!» «Немецкие вывески и дорожные знаки не просто подавляют психику, они оскорбляют парижан», — подумал Майкл. Ясно, почему многие прохожие не скрывали неприязни при виде проезжающего «мерседеса».

Движение по улицам усложнялось обилием грузовиков со свастиками, которые, рыча и отстреливаясь выстрелами из выхлопных труб, проносились по городу. Майкл увидел много грузовиков с солдатами и даже пару танков, стоявших на краю проезжей части, экипажи которых, дымя сигаретами, грелись на солнце. Судя по всему, немцы были уверены, что они пришли, чтобы остаться; и пусть французы тихо живут здесь своими маленькими жизнями, бразды правления — в руках у победителей. Майкл сидел на заднем сиденье, впитывая все ощущения, главное из них — над Городом Мира нависла тяжкая коричневая тень.

«Мерседес» притормозил. Габи просигналила группе велосипедистов, чтобы те уступили ей дорогу. Майкл учуял запах лошади и увидел рядом с собой конного полицейского. Полицейский отдал ему честь.

Майкл кивнул в ответ, подумав, что ему очень хотелось бы повстречаться с этим гадом в лесу.

Габи вела машину на восток по бульвару Батиньоль, через район, забитый многоквартирными домами и особняками в стиле рококо. Они пересекли авеню де Клини, повернули на север. Поворот направо на рю Квентон — и они попали в район улиц, мощенных коричневой брусчаткой; на окнах домов висело белье. Здания окрашены в пастельные тона; стены почти сплошь в трещинах, из-под которых выступала древняя желтая кладка. Здесь велосипедисты попадались куда реже и совсем не было придорожных кафе и уличных художников. Дома напоминали толпу мирных пьяниц, опирающихся друг на друга; Майкл ощутил, что здесь даже воздух пропах горьким вином. На улицах торчали неопрятные фигуры зевак, которые провожали «мерседес» тупыми, безразличными взглядами. Ветер от проезжающей машины поднимал с тротуаров обрывки пожелтевших газет, и они летели по грязным тротуарам вслед за ней.

Габи быстро проскакивала блоки кварталов, почти не притормаживая на слепых поворотах. Она повернула влево, потом направо, потом проскочила несколько блоков прямо. Майкл увидел покосившуюся надпись: «Рю Лафарг».

— Приехали, — сказала Габи, глуша двигатель и мигая фарами.

Двое пожилых мужчин открыли ворота. За ними начиналась брусчатка — всего на несколько сантиметров шире «мерседеса». Габи вела машину очень осторожно. Двое мужчин заперли ворота. Аллея заканчивалась зеленым гаражом. Габи сказала:

— Выходи, — и выключила мотор.

Майкл вышел. Пожилой мужчина с обветренным худым лицом и седыми волосами сказал:

— Следуйте за мной, пожалуйста, — и быстро пошел вперед.