Туз лейтенанта за это и ценил. Конечно, не за шоу, а за способность организовать даже бестолковых бойцов на работу, что не каждый умел.
«Коты – твари ленивые, – любил говорить полковник. – Пока не пнёшь, не полетят».
Хотя и сам Туз был довольно тяжёл на подъём. Не из тех начальников, кто въедливо вмешивается в каждый аспект дела. Спрашивал за результат, а как тот будет достигнут – его мало волновало. Но вот если не сделают…
Песню дослушали в молчании, которое нарушалось недовольным бурчанием Быка и редким похихикиванием кого-то из его клевретов. К тому времени несколько куплетов уже были пропущены, но даже финал не оставил Молчуна равнодушным.
Музыка закончилась. Младший отложил ручку. Скорописью он успел почти всё записать в блокнот, и плевать ему было на смешки и подколки.
– Мля, я щас расплачусь, – отпустил комментарий Богодул. – Как завернул, певец-ху…
– Волдырь тебе на язык. Заткни пасть, – бросил ему Режиссёр. – Песня выше всяких похвал.
Со старшим по званию не поспоришь, и Дядюшка Богодул заткнулся. Хотя другие, похоже, тоже были не разочарованы. Уж на что они грубые и тупые. Даже Бык. Хотя он имел на Младшего зуб. Но куда деваться? Всем не угодишь. Наоборот, если будешь подо всех прогибаться, ноги вытрут, как об коврик. Только сила… адекватная сила внушает уважение.
Кто-то захлопал в ладоши, кто-то поощрительно свистнул, как свистели в стрип-клубе, когда девушки оставались в нижней части бикини. Хотя смысл, скорее всего, до конца поняли не все. Разве что уяснили, как крутой чувак разобрался с плохими людьми. А за что, почему – ускользнуло от их понимания.
Радио уже начало транслировать объявления об оптовой продаже рыбы, когда Режиссёр произнёс ещё раз:
– Неплохо.
– Да. Неплохая вещица. Умеет, ублюдок певучий, – Дядюшка Богодул мог, когда надо, быть угодливым.
Изредка его по ошибке называли «Дедушкой», хотя какой он к лешему «дедушка»? От силы лет сорок пять. А что его уцелевшие волосы на голове и щетина все седые – так это дефект генов.
Старшина мог целый абзац из матюгов составить. Но когда он начинал говорить без них, звучало ещё скабрезнее. Все люди у него делились на «обоссавшееся говноедское быдло» и «зажравшихся педерастических ублюдков». Но на последних – то есть тех, кто главнее или богаче, – он рта никогда не разевал. Ругал за глаза, никогда не конкретизируя.
– Как думаете, пацаны, эта песня до войнушки придумана? – спросил кто-то из наёмников. – Или сейчас сварганили?
– Не знаю, – пожал плечами Режиссёр. – Слишком гладко для новой. Наверное, из кино. Есть один лабух, Капитаном себя называет, на пристани поёт. Так вот он её тоже знает.
Младший не стал упоминать, что уже разговаривал с этим бардом. И песня не им сочинена.
– Ну почему меня никакая сволочь не кормит за песенки-х…есенки? Я тоже могу трень-бренькать, – пробурчал Богодул. – А ещё по башке кого-нибудь угандошить гитарой, воротник из неё сделать. Да ну его к хренам. Мы тут по колено в крови ходим, ночами в патрули, морозим яйцы, нам горло перерезать могут, можем заработать радикулит, а они песенки поют.
– Ну, научись.
– А я могу.
Богодул взобрался на стул, как ребёнок, и начал петь что-то настолько похабное, что у всех завяли уши. Частушка была про то, как он всех «енотов» вертел на х…
Все ржали одобрительно, только Режиссёр хмыкнул:
– А чего так грубо? Они же типа союзники. У нас с ними мир.
– Ага. Мир, дружба, жувачка… – Богодул поморщился, слезая со стула. – Ты же знаешь, командир, они только и ждут, чтоб нам пику в бок воткнуть. Перерезал бы их всех бригадир Кирпич. Вот счастье было бы. Мы б ему золотой памятник поставили.
– А лучше пусть они друг друга завалят.
– Однозначно, – поддакнул Чёрный. – Хороший «енот» – дохлый «енот».
Младший слышал, что раньше «убитыми енотами» называли иностранные деньги. Но из собравшихся, наверное, только Режиссёр об этом знал.
Радио приглушили, потому что там пошла сплошная реклама: услуги мастеров, цены рыночных торговцев, а потом началась передача, где рассказывалось, как хорошо жителям живётся. Сан Саныч с радиоузла получал деньгу и паёк от обоих олигархов не зря, он хорошо умел промывать людям мозги. Говорили, что по учебникам занимался. Особенно Саныч напирал на то, сколько опасностей во внешнем мире, как хотят оборвыши убить всех мирных горожан, и что те живут, как у Христа за пазухой, под опекой двух самых лучших людей города и под охраной их верных слуг.
Слушать такую чушь наёмники не хотели, хотя им на самом деле жилось неплохо, лучше, чем всяким пролам.