Час скитаний

В будке-вагончике при въезде на мост валялся перевёрнутый стул, пробитая будто молотком пластмассовая каска, несколько пустых бутылок. И куча битого стекла. Похоже, никто туда не заходил с незапамятных времён.

Прежде чем ступить на мост, парень поковырял снег, расчистил площадку на самом краю. Хотя непросто было определить, где он начинается.

Асфальтовое покрытие сморщилось и потрескалось, но на мосту оно выглядело даже более целым и ровным, чем на самой трассе. И бетонные опоры, которые Саша видел с берега, выглядели надёжными. Ни одной заметной трещины.

Можно переходить.

Он расхохотался. Испугался, что всё обрушится под его шестьюдесятью килограммами плюс рюкзак? Да и высота моста над рекой всего метров десять-пятнадцать. И речка так себе. Даже дух не захватывает. Это не Обь возле Новосиба.

В сам областной центр парень решил не заходить, чтобы не тратить время. Трасса огибала многоэтажную окраину Омска с юга. Младший изучил её в бинокль и ничего необычного, что отличало бы эти многоэтажки от тех, что он видел в других городах, не заметил.

Дальше шоссе тянулось среди невысоких пригородов, дома в которых тоже не отличались от брошенных деревушек Кузбасса. Со стороны казалось, что тут тоже никто не живёт.

Судя по всему, река иногда разливалась и затапливала берега – ближайшие к ней домики с сараями и огородами просто вмёрзли в лёд, некоторые избушки развалились, кучами лежали брёвна, торчали печные трубы.

Так, что там говорит карта? Из Омска две большие трассы ведут на запад – к городам Ишим и Петропавловск.

Петропавловск, который южнее, – уже на территории Казакстана. Не России-матушки.

Kazakhstan. Он вслух произнёс странное название.

Младший не был уверен, кто там обитает – казаки или казахи, – но и те, и другие вряд ли будут ему рады. Ордынцы вон свои – а какие сволочи оказались. А эти вроде как вообще из чужой страны, вдруг они ещё хуже?

Поэтому он свернул на северную дорогу, чтобы в Казакстан не заходить.

На Ишим.

«Может, найду тех, кто мне поможет. Должны же быть люди, которые ненавидят СЧП и Виктора».

Но осторожный скептик внутри него говорил, что лучше не выдавать своего присутствия вообще. Даже мирные граждане могут быть враждебны, думая, что он вор или бандит, а могут и выдать его Орде.

Поэтому он крался, как лазутчик. Хотя почему «как»? Он именно им и был. Шпион на чужой территории. Хотя бы и самозванный, не имеющий задания.

Впрочем, почему это не имеющий?

* * *

Надо было смириться, что отряд «Йети» перестал существовать. Если кто-то и ушёл, их догнали и добили. Живыми могли захватить только главных и привезти куда-нибудь в ставку Чрезвычайного Правительства для допросов и пыток. Это хуже смерти… А если человек десять и ушли живыми, то ни на что уже повлиять не могли. Дай бог, если доберутся до Кузнецово.

«А вдруг на само Кузнецово нападут? Да, я видел, как машины этих козлёнышей уходили на запад, но вдруг это хитрость?».

В повторную атаку ордынцев на Державу он не верил. Там полная мобилизация, сибиряков уже врасплох не захватишь, и враги должны это знать. Но даже если до столицы не пойдут, пограничный форпост могут сжечь вместе с жителями.

Но это не его проблемы. Он никак не сможет на это повлиять, и никого не успеет предупредить, даже если бы что-то знал. Все радиопередатчики, которые имелись у отряда, враги забрали. Не говоря уже о том, что Саша не умел ими пользоваться. А ещё вроде был какой-то шифр. В Заринске его передачи приняли бы за дезинформацию.

Да что толку об этом думать?

Дни его были заполнены тяжелыми переходами и бытовыми заботами. От всего, что пришлось недавно увидеть, Саша не почувствовал ничего похожего на испытанное им в адском санатории, когда убили Киру. Точнее, когда сделали так, что она ушла из жизни сама. Ничего похожего на то, что пережил он чуть раньше, когда понял, что потерял отца. С того дня, после которого сестру с дедом живыми не видел. Со дня предательской атаки на колонну переселенцев.

За которую эти собаки ему ещё…

Не четвероногие собаки, разумеется. Те ни в чём не виноваты. А вот люди… Перед глазами замелькали жуткие кровавые видения.

Спокойно. Хватит себя накручивать. В дороге толку от ярости нет.

Лучше сохранить мертвящее состояние покоя. Запомнить и сохранить.

Иногда Саша шёл целый день и не видел никаких признаков того, что здесь раньше жили люди, кроме самого шоссе. Дикая равнина, поросшая кое-где невысоким лесом, чаще лиственным, в обе стороны.

Нельзя привыкать к кому-то. Потому что все уходят тогда, когда они больше всего нужны. Если не можешь бороться – просто тихо убейся. Но не ной и не жалей себя. Можно плакать и кричать, если это не мешает драться. А когда прижмут к стене, когда выхода нет – просто уйди. Навсегда. Но так, чтобы запомнили. И, желательно, не один.

За что это всё? Почему ему?

Потому что. Судьба не понимает слова «за что?».

– Это не слово, а фраза, – Младший ответил сам себе вслух. – Даже две фразы.