Час пробил

— Я так не думаю, — сэр, — глядя поверх Харта, произнес Джоунс и, что было чрезвычайной редкостью и лишь сви—

дотельствовало о ого волнении, повторил: — >1 так но думаю,) сэр.

— Отчего же? — ехидно, приподнявшись на локтях, переспросил Харт.

Джоунс посмотрел па миссис Уайтлоу, подвинул табличку, которая могла вот-вот свалиться со стола, и заметил:

— Дело в том, сэр, что сейчас каникулы и в городе нет ни одного старшеклассника. Я знаю их всех в лицо. От старшеклассников куча неприятностей. Хорошо, что у нас город стариков.

Харт подобрался. Прямо надо сказать, шеф полиции попал в деликатное положение, во всяком случае, в глазах миссис Уайтлоу, которой он выдал восторженную рекомендацию проницательности Джоунса всего несколько минут назад. Но Харт умел проигрывать с достоинством, позволяя себе лишь немножко спасительного юмора. Он сорвал платок с шеи п бросил его к ногам Джоунса:

— Можете принять мои поверженные знамена! Я проиграл!

Шутовство кончилось внезапно, Харт мгновенно превратился в собранного, опытного полицейского:

— Значит, надпись «Дэвид Лоу — ты мертвец!» — не шутка?

— Пожалуй, вы правы, сэр. — Джоунс смотрел на шефа с обычным почтением, нет, в его взгляде было больше, чем почтение, в нем светилась подлинная любовь, добиться которой сознательно, путем каких-либо ухищрений невозможно: она или есть, или нет, как и обычная любовь, если вообще можно употреблять слово «любовь» в сочетании с прилагательным «обычная».

В комнате воцарилось молчание. Харт сложил все платки в стопку. Элеонора встала, пальцем провела по табличке, и Харт поймал себя на том, что думает: «У меня никогда не было знакомых девушек с такими длинными и яркими ногтями. Зачем они нужны? Хотя в принципе красиво. В этом что-то есть, раз даже мне доставляет удовольствие смотреть на ее руки. Но если бы кто-нибудь спросил, какими должны быть руки у приличной, по моему представлению, женщины, то я наверняка описал бы что-нибудь попроще».

— Спасибо, мистер Харт, вы на многое открыли мне глаза, — прервала его размышления Элеонора.

Капитан поднялся и хотел изобразить нечто вроде полупоклона, принятого в офицерской среде времен войны Севера и Юга. Ничего дельного не получилось, он широко улыбнулся, взял миссис Уайтлоу за руку, сжал запястье и тихо проговорил:

Всегда можете рассчитывать на нас с Джоунсом, всегда. Сейчас я бы на вашем месте сходил к доктору Барнсу, который первым приезжал ночью к Лоу. А заодно и выяснил, когда можно будет переговорить с пациентом его больницы.

— Я так и сделаю.

Элеонора взяла чистый платок из стопки, положенной Хартом па невообразимых размеров сейфе, и повязала его капитану, тщательно спрятав концы под рубашку.

Миссис Уайтлоу покинула кабинет, как полководец поле выигранного сражения: преисполненная гордости за содеянное и сострадания к побежденным. Двое мужчин смотрели ей вслед. «Странно, — думала Элеонора, — когда повязываешь мужчинам платок, опп такие хорошие, а когда развязываешь собственными руками перед тем, как оказаться в их объятиях, — жди любой гадости. Наверное, так и должно быть, раз случается со всеми женщинами и случалось еще тысячи лет назад, когда и платков-то не было в помине».

Уже в машине Элеонора вспомнила, что не спросила у Харта, где живет доктор Барнс. Возвращаться не хотелось, вернее, не хотелось беспокоить Харта по пустякам. Поэтому она зашла в ближайшее кафе и спросила это у человека в безрукавке и с бабочкой, стоящего за стойкой. Тот внимательно посмотрел на миссис Уайтлоу, отвел взгляд и, ни к кому не обращаясь, произнес:

— Вообще-то он не нуждается в новых клиентах…

— Я не хочу у него лечиться, я так пробормотала

Элеонора, не найдя ничего лучшего.

— Ах, так, — понимающе поддержал человек за стойкой и оттянул бабочку на резинке, — тогда другое дело. Улица Независимости, дом три. Такой грубый домина, но в прекрасном состоянии, наверняка потянет несколько сотен тысяч, — зачем-то добавил он.

Элеонора поблагодарила, выпила стакан минеральной и поехала к Барнсу, который жил в домине стоимостью несколько сотен тысяч.