Час новолуния

— Во! — воскликнул Репей. — А поп на что? Крест небось не одолеешь! Ладан, ладан, — он схватил Максимку-попа за грудки, — ладан возьми! — И поскольку Максимка мешкал, Репей его бросил, кинулся на колени. — Вот! — кричал он, загребая пыль. — Вот тебе ладан! Держи! — вскочил. — Крест ему, крест! — Никто не поспевал за мыслью Репея, он схватил нечто из воздуха: — Во крест! — Затурканный Максимка выставил руку и сжал пустоту. — Библия! — Репей сунул ещё клок пустоты и толкнул Максимку в спину. — Что, взял?! — кричал он, подпихивая к Вешняку слегка упиравшегося попа. — Вот! На, уйди! Вот она, скушай!

— Вы ещё попа собирали, а я уже всё проведал, обернулся коршуном и улетел за сине море, — продолжал своё Вешняк, и от первых же слов его Репея как передёрнуло. Отшвырнув Максимку, Репей расставил ноги, сжал кулаки, на шее подрагивала синяя жилка.

— Ты поклялся играть ей же ей! — прошипел он сдавленным голосом.

— Я играю. Поклялся и играю.

— Нет, ты не играешь! — едва разжимая губы, произнёс Репей.

— Играю.

— Нет, ты не играешь, если не даёшься! — Захваченный подавляющей злобой, Репей несколько мгновений молчал. — Колдунов всегда сжигают, понял? Их всегда сжигают! Никуда они не улетают! Их хватают и жгут! Хватают и жгут! Понял?! — Мокрые, в слюне губы прыгали.— Для того и палач, и дьяк, понял? И Аринка на суде покажет. И Таньку приведём, она видела. Она всё расскажет, какой ты колдун. Понял?!

— Я играю, — тихо повторил Вешняк. Он смотрел снизу, исподлобья.

— Играешь?

— Играю.

— Пристав, палач, дьяк, — озираясь, но, кажется, никого не различая, вскричал Репей и принялся подгонять нерадивых. — Палач, дьяк! — орал он. — Хватайте колдуна! Вот он, колдун! Хватайте!

Вешняк вскочил, и тут все на нём повисли.

— Так нечестно! — закричал Вешняк, безнадёжно пытаясь вывернуться. — Ещё не начали, сразу хватать!

— Начали! Это уже игра! — брызгал ему в лицо слюной Репей.

— Игра?

— Игра! Тебя схватили! — Репей лихорадочно осмотрелся. — Вот! Вяжите его! К дереву! — указал на обугленный ствол, торчащий из земли колом.

Вешняка повели, он не сопротивлялся, потому что это была игра. Он не мог сопротивляться — глаза туманились от неведомой боли и обиды.

— Что, взял? — бесом забегал перед ним Репей. — Ушёл? Заморочил? Обернулся? Волком скинулся? По затылку — и в воду! Вот тебе весь колдун! По затылку — дубиной! В воду! Вот тебе блазный обман и прелесть!

Они снимали подпояски, чтобы прикрутить его к дереву, завели назад руки. Протяжными, мучительно сжимавшими горло толчками вздыхал Вешняк, запрокинул лицо вверх. Они вязали. Он опустил глаза и отвернулся, и помотал сокрушённо головой, и снова обратился к небу.

Высоко в запачканном белыми разводами небе парили две птицы. Так медленно скользили они в безумном своём поднебесье, что, казалось, стоят на месте. Это были грифы. Они ждали добычи.

Больно стянули ему подпоясками руки, живот, грудь, он молчал, а они затягивали, не зная, крепко ли.

Танька плакала, дура. Она рыдала, закрывшись руками.

Вешняк посмотрел вокруг, минуя взглядом мальчишек. Перед ним простиралась пепельная, всхолмлённая золой пустыня, и по этой пустыне, вздымая сапогами волны пыли, шли мужики, двое. Подмостный обитатель и подмостный его товарищ. Они шли сюда. Они шли за ним. И Вешняк, связанный, не мог оторвать от них взгляда.

Они приближались. Вешняк онемел.

Громовым голосом рыкнул круглощёкий:

— Это что? Кто издевается над мальцом? Чьи такие? Кто отец?

Тут только с непомерным удивлением обнаружили перед собой подмостных обитателей воевода, дьяк, поп, пристав, палач, порченая. И зарёванная Танька.

— Убью! Головы поотрываю! — прорычал круглощёкий и дёрнул руками, показывая, как будет обрывать головы.

Репей попятился. Шпынь, предусмотрительно отступивший, первым и дал тягу. Ничего не разбирая, дети дунули врассыпную.

— Задавлю, щенки! — свирепел мужик.

— Холеру-то всю, зубы пообломаю! — потрясал кулаком другой.

Подмостные остановились перед Вешняком, людоедски его оглядывая.

— А это ещё что за вошь? — обнаружили они вдруг Таньку — изнемогая от страха, Пепельная девочка пятилась, но не бежала.

— Брысь! — сказал второй. — Сейчас подол задеру! — И повернулся как бы в намерении перейти к делу.

Девчонка отпрянула и кинулась тикать без оглядки.

Придавивши мальчишку взглядом, мужик опустил руку к поясу — где нож.

Вешняк закрыл глаза, разум и чувства ему отказали, он обвис и, когда мужик перерезал путано связанные между собой тесёмки и ремешки, — повалился ему под ноги.

Глава двадцать третья

Федька показывает слабость

едька дурно спала. Ей снилась ведьма, клыкастая, неопрятная старуха; в закутке у ведьмы за плетнём валялись в навозе грязные, покрытые струпьями шерсти, мелкопородные черти.