Час двуликого

— Так все-таки он или нет?

— Я... я не знаю, — беспомощно отозвалась Рутова, — мне кажется, его голос... и фраза эта.

— Ка-ажется, — перебил Быков: — Ладно, Софья Ивановна, кажется — это пока не факт. На том и порешим: не факт. Все мои крючки-петельки он пока развязал. Пока все. А за поведение — спасибо, умненько себя вела. Хотел придраться, да не к чему.

Восторженный, потирающий руки Вадуев, захмелев от свалившейся на него удачи, успел согласовать к вечеру с Ростовом введение Митцинского в члены ревкома и теперь маялся в ожидании утра, чтобы разом покончить со всеми формальностями. Утром предстояло узаконить и легализовать вооруженную сотню мюридов Митцинского как боевую единицу, созданную ревкомом для охраны железной дороги.

Митцинский знал, что предлагать Вадуеву: не было более важного участка на Кавказе, чем полотно между Грозным и Гудермесом, ибо вся правительственная и дипломатическая почта, идущая в Ростов с Ближнего Востока, весь поток нефти и валюты в Россию из Закавказья терпели наиболее жестокий урон именно на этом участке дороги, да еще в районе Назрани, за что неоднократно влетало по первое число Быкову и Вадуеву.

Быков задержался в своем кабинете. За большим столом сидел сухонький седой человек с набрякшими мешками под глазами, покусывал пустой янтарный мундштук в зубах. В желтом круге света на зеленом сукне стыл стакан чаю. Быков фраза за фразой перебирал весь разговор с Митцинским. Гнетущей тяжестью давила его неопределенность. Образ Митцинского зыбко, студенисто колыхался, упрямо не желая втискиваться ни в какие рамки. Все, что собрано о нем по крупицам, — подтвердил сам. Демонстративно заигрывал с Быковым... показательно лягнул меджлис... сейчас, при зрелом размышлении, это поблекло, потеряло остроту, на компрматериал не тянуло. Куда более серьезно узнавание Рутовой. Но и здесь нет полной уверенности. Интонация, даже знакомая фраза — это пока продукт женской фантазии.

Неотвязно вертелась в голове одна фраза: «...конспирация и еще раз конспирация во имя будущего часа «пик». А что, если личина, якобы надетая для меджлиса, есть подлинное лицо? Какая конспирация может быть надежней членства в ревкоме? Под этим прикрытием можно совершенно легально сколачивать вооруженные сотни, временно использовать их для поддержания порядка и охраны дороги с тем, чтобы в час «пик» обратить эту легальную мощь против Советов?

Быков заворочался в кресле. Мертвенной желтизной лился на стол свет из-под абажура. Шумела кровь в ушах, жаром накалялось лицо. Сегодня... что же случилось сегодня... его, кажется, переиграли. Стоп. Без паники. Вадуев в захлебе от удачи. Оттуда ждать помощи нечего. Если Митцинский враг... одно непреложно, неоспоримо: если он враг — станут разбухать вооруженные сотни. Он будет накапливать их во что бы то ни стало, легально или под прикрытием. Для этого нужен предлог. Что он придумает? А вот если придумает — тогда и наш черед настанет.

Быков вызвал Аврамова, дождался его, щегольски свежего, будто и не извлекали только что из постели, сказал:

— Вот что, Григорий Васильевич, все побоку, кроме одного — мы должны узнать, кто есть Митцинский на самом деле. И чем быстрее, тем лучше. Что с Федякиным? Зарегистрировал?

— Пока нет, Евграф Степанович. Отдыхает он, рыбку ловит.

Быков сдвинул брови, недобро уставился на Аврамова:

— Рыбку, говорите, ловит? Его понять можно. Вас я не понимаю, Аврамов, вас. В низовьях Терека, в камышах до пятисот сабель казацких белобандитов скопилось, а его высокоблагородие полковник Федякин под носом у ЧК рыбку изволит ловить. Ждете, когда он изъявит желание возглавить банду? Зарегистрировать немедленно, держать под контролем каждый шаг.

— Сделаем, товарищ Быков, — сказал Аврамов, стоял, побледневший, подрагивая ноздрями, лихо ухмылялся.

Быков всмотрелся, гневно засопел. Потом вспомнил. Опустил глаза, сказал, смиряя клокотавший гнев:

— А, черт... никак не привыкну. Идите. Завтра доложите свои соображения по Митцинскому.

— Есть, — козырнул Аврамов.

24

Близнецы Шамиль и Саид Ушаховы шли по городу. У Шамиля отдувался карман — набрал в своем саду вишен. Давили вишни во рту, причмокивали, сплевывали косточки на булыжник. Саид, сдвинув драную папаху на затылок, таращил глаза, взмыкивал, толкал Шамиля локтем под бок: мимо с шорохом проплывали лаковые пролетки на дутых шинах, грохотали телеги, многоликая, пестрая толпа цветастым потоком омывала их со всех сторон.

Ближе к зданию ГПУ улицы стали пустыннее. И когда взгляд близнецов в конце переулка уперся в высокую каменную стену — народ исчез, стало тихо. Лишь пронзительно чирикал молодой воробей, гоняясь вприскочку за осанистой воробьихой, что копалась в щелях между булыжниками.