Чарующий апрель

Особую учтивость Меллерш проявлял в отношении умывальника и старался не занимать слишком много места в маленькой спальне. Понимающая и отзывчивая Лотти тоже стремилась не путаться под ногами, и в результате обоюдных уступок комната превратилась в арену для состязаний в тактичности и предупредительности, откуда оба выходили еще более довольными друг другом. Мистер Уилкинс больше не желал принимать горячую ванну, хотя печку починили и больше ничто не мешало повторить эксперимент. Теперь он каждое утро спускался к морю и, несмотря на холодные ночи, погружался в водную стихию, как и полагается настоящему мужчине. К завтраку он являлся, потирая руки, и, как сам признался однажды в краткой, но содержательной беседе с миссис Фишер, чувствовал себя готовым на все.

Поскольку вера Лотти в чудодейственное влияние ауры Сан-Сальваторе зримо подтверждалась на примере мистера Уилкинса, которого миссис Арбутнот знала как крайне въедливого и конфликтного человека, а Кэролайн представляла холодным и злым, но который менялся на глазах, все начинали думать, что его супруга права и старинный замок действительно волшебным образом влияет на характер обитателей.

Каждая из компаньонок думала так еще и потому, что ощущала перемены в собственной душе. Во вторую неделю сознание Кэролайн, например, прояснилось настолько, что многие мысли даже стали вполне приятными. Например, возникли воспоминания о родителях и братьях, об удивительных привилегиях, посланных ей… кем? Судьбой? Провидением? А еще она подумала о том, как дурно использовала возможности, так и не сумев стать счастливой.

А миссис Арбутнот ощутила изменения в груди. Нет, тоска не исчезла, но стала более целенаправленной, поскольку до ее сознания дошло, что тосковать пассивно бессмысленно. Надо или каким-то способом ее пресечь, или дать ей шанс – пусть и слабый – успокоиться, написав письмо мужу с приглашением приехать.

Если смог измениться мистер Уилкинс, думала Роуз, то что же мешает измениться Фредерику? Она была бы безумно счастлива, если бы Сан-Сальваторе повлиял и на него, если бы они начали хотя бы разговаривать и немного понимать друг друга. Роуз так далеко зашла в собственном внутреннем развитии, что порой находила упрямое отрицание книг мужа и суровую сосредоточенность на своей благотворительности неразумными, а возможно, даже вредными крайностями. Таким образом она оттолкнула Фредерика, отвергла его любовь, драгоценное чувство, и добра это не принесло. Разве Лотти не была права, когда сказала, что только любовь имеет значение, и больше ничего? Все, что не построено на любви, бесполезно. Но разве потерянную любовь можно вернуть? Да, в этой красоте, в атмосфере счастья, которую, как божественный дар, распространяют Сан-Сальваторе и Лотти, возможны любые чудеса. Прежде всего следовало убедить Фредерика приехать, для чего надо было написать ему и сообщить, где она находится. И она обязательно сделает это, должна сделать: тогда появится хотя бы небольшой шанс на воссоединение. Здесь, в окружении очарования, доброты, мягкости, будет легче начать разговор, постараться объяснить свои чувства, попросить о чем-то важном: хотя бы о попытке немного изменить жизненный уклад. Тогда, может быть, удастся избавиться от пустоты отчуждения и от холода – удручающего холода великой всепоглощающей веры и бесконечной безрадостной работы. Один-единственный любимый человек в мире, твой собственный, с кем можно поговорить, о ком можно позаботиться, важнее всех выступлений с кафедр и всех похвал и комплиментов со стороны авторитетных церковных деятелей. Даже важнее – такая мысль своевольно закралась в голову, и Роуз не смогла ее прогнать – всех молитв.

Эти рассуждения рождались не в голове, как у абсолютно свободной от тоски Кэролайн, а в глубине сердца, гнездились в груди, как и болезненное чувство одиночества. Поэтому, когда мужество покидало Роуз, что происходило почти каждый день, и написать Фредерику не хватало сил, она смотрела на мистера Уилкинса и возвращалась к жизни.

Перед глазами представал изменившийся до неузнаваемости мужчина. Каждый вечер он входил в крохотную неудобную спальню, размер которой составлял единственное опасение Лотти, а по утрам выходил оттуда вместе с женой, причем оба выглядели такими же безмятежными и дружными, как накануне. Разве он – по словам Лотти, дома нетерпимо относившийся к малейшей оплошности – не сохранил после катастрофы в ванной такую же моральную целостность, как оставшиеся невредимыми после испытания раскаленной печью библейские юноши Седрах, Мисах и Авденаго? Здесь, в Сан-Сальваторе, происходили неслыханные чудеса. Если замок благотворно повлиял на мистера Уилкинса, то, может, равным образом изменит и Фредерика?

Роуз быстро встала. Да, она напишет. Вот сейчас же пойдет и напишет ему.

Но что, если…

Она помедлила. Что, если Фредерик не ответит? Вдруг не сочтет нужным? И она снова села, чтобы еще немного подумать.

Бо́льшую часть второй недели миссис Арбутнот провела в мучительных колебаниях.