Миссис Уилкинс действительно ничуть не удивилась, а пришла в восторг и вдруг подумала: «Подозреваю, что я и есть вторая половинка пары. Похоже, именно мне предстоит стать близкой подругой миссис Фишер!»
Когда она подняла голову, лицо осветилось улыбкой. Поистине Сан-Сальваторе творил чудеса. Они с миссис Фишер… но Лотти уже видела себя в главной роли.
– А где остальные? – спросила пожилая дама и добавила ласково, когда миссис Уилкинс подставила ей под ноги скамеечку (весьма кстати, поскольку короткие ноги дамы не доставали до пола: – Спасибо, дорогая.
– Роузы, – ответила миссис Уилкинс, – ушли в нижний сад. Думаю, чтобы целоваться.
– Роузы?
– Ну Фредерики, если желаете. Они совершенно слились и стали неотличимыми.
– А почему бы не назвать их Арбутнотами, дорогая? – вмешался мистер Уилкинс.
– Очень хорошо, Меллерш: Арбутноты, – а вот Кэролайны…
И миссис Фишер, и мистер Уилкинс вздрогнули, причем обычно прекрасно владевший собой мистер Уилкинс вздрогнул даже куда ощутимее, и впервые с момента приезда рассердился на жену.
– Послушай!..
– Очень хорошо, Меллерш: значит, Бриггсы, – не осталась в долгу Лотти.
– Бриггсы! – вскричал в негодовании мистер Уилкинс.
Намек показался жестоким оскорблением всех Дестеров: умерших, живых и пока еще не появившихся на свет.
– Мне очень жаль, Меллерш, если развитие событий тебе не по нраву, – с притворной кротостью отозвалась Лотти.
– Не по нраву! Ты утратила рассудок. Они же только сегодня впервые друг друга увидели!
– Так и есть. Именно поэтому теперь ничто не мешает им двигаться вперед.
– Двигаться вперед! – беспомощно повторил страшные слова мистер Уилкинс.
– Сожалею, Меллерш, если ты недоволен, но… – повторила Лотти.
Серые глаза сияли, а лицо светилось радостью и уверенностью – чувствами, глубоко удивившими Роуз во время первой встречи.
– Бесполезно возражать, – продолжила миссис Уилкинс. – На твоем месте я даже не пыталась бы сопротивляться. Потому что… – Лотти умолкла и взглянула сначала на одно встревоженное серьезное лицо, а потом на другое: все ее существо осветилось радостью, – и уверенно закончила: – Потому что ясно вижу их Бриггсами.
В последнюю неделю апреля в Сан-Сальваторе отцвела сирень, а на смену ей выступила акация. До сих пор никто не замечал, как много в саду акаций, пока вдруг однажды воздух не наполнился новым ароматом и восхищенным взорам явились изящные деревца, подобно глицинии, щедро украшенные пышными кистями. В последнюю неделю высшим счастьем казалось лежать под акацией и сквозь причудливое переплетение ветвей смотреть на трепещущие на фоне голубого неба белые цветы, при каждом движении воздуха дарившие новую волну сладостного тепла. Постепенно весь сад нарядился в белые одежды: белые гвоздики, белые розы, белый жасмин и, наконец, белые акации. Когда же первого мая все дружно покидали замок, то, даже спустившись с холма и сквозь железные ворота выйдя в деревню, продолжали вдыхать волшебный аромат.