Чарующий апрель

Судя по всему, досадная вероятность еще не пришла в голову миссис Уилкинс, а самой привлечь ее внимание к нависшей опасности было бы слишком глупо. Оставалось лишь надеяться, что мистер Уилкинс окажется уникальным исключением из отвратительного правила. Если нечто подобное случится, то она проникнется к нему такой глубокой благодарностью, что даже заставит себя испытать симпатию.

И все же дурные предчувствия не рассеивались. Что, если он поведет себя настолько надоедливо, что ей придется покинуть свой любимый верхний сад? Что, если забавное мерцающее лицо миссис Уилкинс вдруг погаснет? Кэролайн очень не хотелось, чтобы это произошло, и все-таки она еще ни разу в жизни не встречала жены, способной понять, что ее муж может оказаться не востребованным другой женщиной. Нередко встречались жены, которым их мужья тоже не были нужны, однако от этого они негодовали ничуть не меньше и, видя, как благоверный увивается вокруг какой-нибудь Лапочки, самым серьезным образом подозревали ее в намерении украсть чужое сокровище. Украсть чужого мужа! Одна лишь мысль о подобных ситуациях, одно лишь мимолетное воспоминание вызвало такую невыносимую скуку, что мгновенно повергло в сон.

Проснувшись, леди Кэролайн вернулась к размышлениям о мистере Уилкинсе. Если он не окажется исключением, а поведет себя так же, как все остальные мужчины, сумеет ли миссис Уилкинс правильно понять ситуацию, или обстоятельство испортит ей отдых? Она вроде бы весьма сообразительная особа, но проявится ли сообразительность в данном случае? Не исчезнет ли ее способность понимать и даже видеть людей насквозь, когда дело коснется мужа?

Опытная в сердечных делах леди Кэролайн Дестер, окончательно запутавшись, изменила положение ног на парапете, поправила под головой подушку. Может, в оставшееся до приезда время попытаться объяснить миссис Уилкинс – конечно, в общих чертах, уклончиво и абстрактно – свое отношение к подобным ситуациям? Не помешает также подчеркнуть особое отвращение к чужим мужьям и глубокое желание провести в гордом одиночестве хотя бы месяц. Однако и эта тактика вызвала сомнения. Разговор такого рода означал определенную фамильярность, претензию на дружбу с миссис Уилкинс. А если окажется, что после причиненных дружбой неудобств мистер Уилкинс все-таки проявит изобретательность – а мужчины, когда чего-то очень хотят, проявляют чудеса изобретательности – и сумеет пробраться в верхний сад, миссис Уилкинс, скорее всего, решит, что ее обманули и предали. Она, Кэролайн, обманула и предала! Из-за мистера Уилкинса! Подумать только! Жены поистине жалки, а нередко и презренны.

В половине пятого из-за кустов волчьих ягод донесся звон посуды. Ей несут чай?

Нет, звуки затихли возле дома. Значит, пьют чай в саду, причем в ее саду. Кэролайн подумала, что, по крайней мере, могли бы спросить, не возражает ли она против присутствия посторонних. Всем ведь известно, что она здесь сидит.

Может, принесут чаю и в ее уголок?

Нет, не принесли.

Леди Кэролайн до такой степени проголодалась, что решила присоединиться к остальным, но на будущее дать Франческе строгие указания.

Она встала и с той ленивой грацией, которая числилась среди ее бесконечных достоинств, направилась туда, откуда доносился звон посуды. Помимо голода действиями ее управляло желание побеседовать с миссис Уилкинс на волнующую тему. Несмотря на вчерашнее дружелюбие, та не проявила назойливости и не попыталась посягнуть на свободу. Конечно, порой она вела себя странно, а к обеду выходила в шелковом блузоне, но не навязывалась, и это внушало надежду на светлое будущее. К чайному столу Кэролайн подошла, ожидая увидеть миссис Уилкинс, однако увидела только двух других компаньонок. Миссис Фишер разливала чай, а миссис Арбутнот предлагала ей миндальное печенье. Всякий раз, когда миссис Фишер что-то подавала, будь то чашка, сахар или молоко, миссис Арбутнот в ответ протягивала корзинку с печеньем, предлагая угощение с болезненной, переходящей в назойливость настойчивостью. Кэролайн села за стол, тоже взяла печенье и подумала, что это, скорее всего, своеобразная игра, а потом поинтересовалась:

– А где миссис Уилкинс?

Никто не знал, то есть не знала миссис Арбутнот, в то время как миссис Фишер ограничилась выражением полного безразличия на надменном лице.