Чародейский рок. Чародей и сын

   — Да то, парень, что если настоящие священнослужители узнают про нашего епископа и его делишки, его сразу же лишат сана и объявят, что он больше не епископ никакой.

   — И даже не священник, — добавил Род, — потому что он не изучал истинное учение Церкви. Но его могут принять в семинарию — а в вашу деревню пришлют настоящих священников.

   — Так им и надо! — воскликнула Эстер и ее глаза сверкнули мстительным блеском.

Робле согласно кивнул.

   — Это будет по справедливости.

   — Для епископа — может быть, но не для народа, — возразил Магнус и хмуро глянул на отца. — Как же так, отец? Какое право ты имеешь вмешиваться в их жизнь?

Род пожал плечами.

   — Это всего лишь мысль. Надо будет обсудить это подробнее, сынок. По крайней мере мы согласны с тем, что любому, кто пожелает покинуть эту деревню, должно быть предоставлено такое право. — Он посмотрел на крестьян. — Нет ли у вас и других недовольных, еще кого–то, кому не нравится, как всем заправляют церковники. Может быть, еще кто–то хотел бы уйти?

Робле покачал головой, а Эстер сказала:

   — Нет. Были такие, да их жестоко били, и они поняли, что ошибаются, а кое–кто и вообше… — Она вовремя осознала свою ошибку и умолкла.

   — С жизнью расстался, — закончил за нее осунувшийся и побледневший Робле. — Не скрывай правду, девочка. Таких было еще двое.

Магнус сдвинул брови.

   — А другие, кто прежде хотел бежать?

   — Теперь у них набожные жены и дети. Они не захотят уходить от них. Готовы мучиться, будут терпеть.

Магнус поморщился. Род понял почему и поскорее сменил тему.

   — Вот поэтому, — сказал он сыну, — тем, кто остался в деревне, нравится здешняя форма правления.

Магнус явно изумился — он–то думал совсем о другом. Он глубоко задумался.

Род обратился к беглецам:

   — Пожалуй, мы можем тут спокойно заночевать, поэтому ложитесь и спите. А мы с сыном постережем вас.

   — Вот спасибо вам, милорд, — медленно выговорил Робле. — Уж и не знаю, как вас благодарить.

   — А вы постарайтесь жить счастливее, чем прежде, только не думайте, что это будет легко. Все равно придется трудиться и зарабатывать на жизнь. Может и так случиться, что попадете в руки к хозяину, который окажется таким же жестоким, как ваш епископ.

   — Так от господина такое можно стерпеть! — вырвалось у Нейла. — Господа не добродетельнее нас — они и не должны быть святыми!

   — Да, пожалуй, от господина жестокость вынести лете, — признал Род. — Хотя, думаю, моя жена поспорила бы с вами о том, чего нужно ожидать от человека благородного происхождения. Ну, доброй всем ночи.

Пришлось, правда, еще немного поговорить с крестьянами, чтобы успокоить их. Эстер улеглась не рядом с Нейлом, а по другую сторону от Робле, но одарила юношу такими красноречивыми взглядами, что можно было не сомневаться: она так поступила исключительно из соображений долга, а вовсе не потому, что ей так хотелось. Робле даже устало улыбнулся, наблюдая за этой пантомимой, а потом как–то уж слишком быстро захрапел. Наконец все задышали медленно и ровно. Род думал о том, что любовные игры молодой пары принесут Робле боль, заставят его думать о том, что его сын Рануфф никогда не знал таких радостей. Но если из глаз старика и текли слезы, их никто не заметил.

Магнус отвел Рода к маленькому, старательно спрятанному за кустами костерку.

   — Ну, теперь ты, несомненно, прочтешь мне нотацию о порочности теократии.

   — Представь себе, нет. Я намеревался потолковать о вреде доморощенной религии.

Магнус непонимающе нахмурился.

   — Классический пример образования культа, — объяснил Род. — Кто–то придумывает новую религию или переиначивает старую по своему вкусу и желанию — и даже тогда, когда такой человек действует из самых искренних побуждений, в процессе его деятельности Истина утрачивается.

Магнус кивнул.

   — И что еще более существенно: при наличии времени такой тип ухитряется приспособить религию для борьбы за власть и богатство.

   — Вот–вот. А если он при этом еще и не крепок психически, то он своих последователей может до безумия довести.

   — Ну… до самообмана скорее, — уточнил Магнус. — Но предлагаемые им иллюзии могут оказаться очень привлекательными, и очень многие могут захотеть пойти за таким вождем — и покориться ему. — Магнус сдвинул брови. — Ты думаешь, что тот, самый первый епископ, Елеазар, был и вправду настолько циничен, что солгал, заявив своим односельчанам, будто аббат присвоил ему епископский сан?

   — Знаешь… — задумчиво отозвался Род, — очень может быть, что он для себя изобрел какое–то оправдание. Другие люди легко поверили в его ложь, но он из–за этого стал мучиться совестью, вот и поверил в свою выдумку сам.

   — Вот так и рождается самообман. — Магнус кивнул. — И все–таки для тех, кто всем доволен и даже счастлив, живя в такой общине, — кто мы такие, чтобы говорить им: нет, вы не правы?

   — Мы — те, кто должен был бы стать их вождями, — ответил Род. — Мы должны защищать тех, кого такая система не устраивает.

   — И обеспечить их право на уход? Да, это наш долг — но если такое право людям дается и если те, кому теократия не по нутру, без труда уходят от нес, тогда нам вмешиваться ни в коем случае не следует.

Род вздохнул.