Чародей

– Я думаю, пора выложить, как говорится, все карты на стол. Ты будешь коньяк с кофе?

– А надо?

– Думаю, да. Я это говорю как врач. Ты не знал, что мы с Нюэлой продолжали встречаться долгие годы уже после того, как вы поженились?

– Я знал, что она часто ездит в Торонто по работе. Ты, конечно, имеешь в виду, что вы вели интрижку?

– Это, пожалуй, самое идиотское выражение из всех возможных.

– Мне сейчас как-то не до выбора выражений. Вот что: если ты думаешь, что я не знал, то сильно меня недооцениваешь. На самом деле Нюэла мне все рассказала, когда я припер ее к стенке.

– Ты уже подозревал?

– Он точно знал, – сказала Нюэла. – Он приставил к нам сыщика.

– Что?!

– Частного детектива по имени… Дорогой, как звали этого ужасного человечка?

– Лучшим из них был червяк по имени Джо Слайтер.

– Боже мой! Брокки, ты устроил слежку за собственной женой и лучшим другом? Как ты мог?

– Ну, если уж на то пошло, как вы могли? Как ты мог наставить рога человеку, которого считаешь своим лучшим другом?

– Но… нанять шпика!

– А что мне оставалось делать? Я же не говорю, что горжусь этим. Но ты прекрасно знаешь: мы все, когда припрет, делаем то, чем потом не гордимся.

– Но это же такое отвратительное недоверие.

– Которое, как часто бывает, оказалось совершенно обоснованным.

– Вы оба ведете себя как дураки, – сказала Нюэла, – и на нас в самом деле начинают оглядываться. Я полагаю, любые признаки жизни в этом склепе – желанное разнообразие. А теперь, Джон, слушай, я расскажу тебе все, как было. Брокки получал от червяка отчеты и как-то вечером припер меня к стенке фактами.

– И при этом буйствовал, орал и скандалил, надо полагать. – Теперь я уже сильно рассердился. – И побил тебя? Поставил фонарь? Это случается, знаешь ли. В подобных ситуациях даже в профессоре английской литературы просыпается троглодит – довольно мелкий, но грубый.

– Разумеется, он меня не бил. А попробовал бы, получил бы сдачи. Как ты прекрасно знаешь, я весьма жилиста. Мы все разумно обсудили.

– Разумно!

– Ну и кто теперь троглодит?

– Джон, ты ничего не знаешь о семейной жизни, – сказал Брокки. – Люди вроде нас так себя не ведут. Я много лет изучал литературу – ты думаешь, я до сих пор не знаю, что женщина может любить одновременно нескольких мужчин? По-разному. Вероятно, с разной силой, если любовь можно измерить количественно. Но Нюэла любила тебя и сочувствовала тебе…

– Жалела меня, говори уж прямо!

– Все мы в том или ином смысле достойны жалости. Тебе, как всему остальному человечеству, придется смириться с тем, что тебя жалеют.

– И что же вышло из этого суперсовременного супружеского обмена признаниями – после того, как ты пролистал корявые, малограмотные отчеты Джо Слайтера?

– Успокойся. Джо писал очень просто и на достойном уровне. Никакого злорадства. Никакой жалости к рогоносцу. Только даты, время и факты. Мы достали бутылку рома и поговорили – долго и с любовью.

– И к чему пришли?

Ответила Нюэла:

– В конце концов я признала, что была самую капельку не права, а Брокки признал, что с его стороны было не очень хорошо…

– …но совершенно оправданно, – влез Брокки.

– …приставить к нам «хвост» и получить информацию именно таким путем. Говоря попросту, типичный для среднего класса адюльтер был покаран типичным для среднего класса образом, и весьма разумным, для среднего класса. Но потом мы перешли к фактам. Я призналась Брокки, что до сих пор где-то влюблена в тебя, хоть и думаю, что на самом деле все это время любила остроумного молодого идеалиста, которым ты был, а не преуспевающего ироничного мужчину зрелых лет, каким ты стал. И еще я по-настоящему влюблена в замечательного Брокки, с которым живу в такой счастливой близости. Принимая во внимание, конечно, что роса моей юности тоже порядком подсохла и к тому же работа гинеколога несколько меняет отношение к сексу в целом.

– Значит, зоркий гинеколог уверен, что Гил не был моим сыном?

– Да.

– Я никогда не видел, чтобы ты принимала меры предосторожности.

– Я это делала не так очевидно, как ты, когда об этом вспоминал, что случалось далеко не всегда. Когда ты натягивал презерватив, а потом снимал, довольный, что так хорошо его наполнил. Осел ты тщеславный.

Воцарилось молчание, и наконец Нюэла его нарушила:

– Не принимай это так близко к сердцу, Джон. Никто из нас не проявил особого благородства. Мы всего лишь люди. Но я думаю, нам и упрекать себя особенно не в чем.

– Извини. Мне просто нечего сказать. За последние несколько минут я потерял великую любовь своей жизни, а также единственное подобие сына, на какое мог надеяться. К такому не сразу привыкаешь.

– Ну-ну, давайте не будем разводить дешевую драму, – сказал Брокки. – Ты вовсе не потерял великую любовь своей жизни. Она до сих пор там, где жила много лет, – у тебя в памяти. Что же до потери сына, ты был бы говенным отцом, зато из тебя вышел отличный воскресный дядюшка, тебе достались лучшие минуты в обществе Гила, и при этом ты пропустил подростковый бунт и прочие обычные неприятности, с которыми приходилось справляться мне. В этом твоем клубе, случайно, не подают по-настоящему хороший ром, а?