Чан Кайши

Но Сталин стремился избежать конфликта с японцами. 20 сентября 1931 года советское Политбюро постановило: «Отложить принятие решений о дипломатических шагах <в отношении Китая> в связи с оккупацией японскими войсками Южной Маньчжурии и Мукдена <Шэньяна> до получения дополнительной информации». Сталин явно хотел, чтобы Чан хоть в чем-то пошел ему на уступки. Требовать прекращения войны с коммунистами было, конечно, несерьезно, так что 16 декабря 1931 года Сун Цинлин, работавшая, как мы знаем, на Коминтерн, по поручению московского руководства встретилась с Чаном в Нанкине, предложив ему обменять его сына Цзинго на арестованных в Шанхае в середине июня 1931 года советских агентов, супругов Рудника и Моисеенко-Великую (Нуленсов).

В то время Цзян Цзинго учился в аспирантуре Международной ленинской школы в Москве. За год до того он окончил Военно-политическую академию имени Н. Г. Толмачева в Ленинграде, некоторое время работал слесарем на московском заводе «Динамо», затем участвовал в советской коллективизации. В 1930 году он вступил кандидатом в члены большевистской партии и, как один из десятитысячников-коммунистов, брошенных партией на подъем колхозного строительства, с мая по ноябрь 1931 года работал председателем колхоза имени Октябрьской революции в селе Коровино Московской области.

Чан Кайши скучал без Цзинго. С января 1931 года в его дневнике появляются грустные записи: «Я не знаю, как быть добрым к моим детям. Я сожалею об этом… Я очень скучаю о Цзинго. Я плохой человек, потому что не забочусь о нем». Но Чан повел себя так же, как через 12 лет Сталин, во время войны отказавшийся поменять сына Якова на фельдмаршала Паулюса. Даже несмотря на то что жена Мэйл ин просила Чана согласиться на обмен, он отказал Сун Цинлин, сказав, что «передал бы обоих <Нулен-сов> гражданскому суду, иначе он не смог бы поступить». «Мадам Сунь <Сун Цинлин> хотела освободить работников восточного отдела советской компартии, я же ей сказал, что их преступления уже полностью доказаны, но она настаивала, чтобы я их освободил, предлагая обменять их на Цзинго, — записал Чан в дневнике в тот же день. — Лучше уж я соглашусь на то, чтобы Цзинго не возвращался домой или чтобы его убили в Советской России, но никогда не обменяю преступников на собственного сына… Как же я могу… нарушить закон?»

Сун Цинлин была возмущена и вечером того же дня, 16 декабря 1931 года, по информации агента Коминтерна Карла Лессе (заменившего Нуленса), тайно встретилась с советским военным разведчиком Рихардом Зорге. (Он жил в Китае под псевдонимом Джонсон, в Москве его знали под кодовым именем Рамзай; с ним она поддерживала связь со времени его приезда в Шанхай в январе 1930 года.) Во время встречи Сун Цинлин «потребовала 100 хороших коммунистов, которые должны были отправиться в Нанкин, она хотела достать для них оружие и сама хотела вывезти <супругов> Нуленс из тюрьмы в правительственной машине».

Из этой затеи ничего не вышло: 19 августа 1932 года Рудник (Нуленс) был приговорен к смертной казни, которую заменили пожизненным заключением; пожизненный срок получила и его жена. Освободили их только через пять лет по амнистии, а в 1939 году они благополучно вернулись на родину.

Как все же трудно было Чан Кайши управлять страной, когда собственная свояченица, которую все в Китае звали «Матерью государства», поскольку она была вдовой «Отца государства» Сунь Ятсена[47], занималась преступной деятельностью, сотрудничая с агентами IV (разведывательного) управления советской Красной армии, вооружая коммунистов и готовя побег государственных преступников! Причем в самый тяжелый для Китая момент.

Мира, на который надеялся Чан, не получилось. Антияпонское движение в Китае поднялось на новую ступень. Центром его стал Шанхай. В населенном японцами квартале, известном под названием «Маленькое Токио», появились дацзыбао и сяоцзыбао (постеры, написанные большими и маленькими иероглифами): «Убей японца!», «Долой японский империализм!» Шанхайские студенты, захватив поезд, приехали в Нанкин, где атаковали здание МИД, требуя активных действий против Японии. Они схватили министра иностранных дел Ван Чжэнтина и чуть не убили его.

Но Чан сохранял хладнокровие. «Даже полторы тысячи студентов вашего университета, если будут едины, смогут победить японский империализм, — заявил он при посещении Центрального университета в Нанкине. — Но без единства ничего сделать не смогут и 400 миллионов человек». «<Мы> никогда не сдадимся и никогда не подпишем неравноправные договоры с Японией», — заверил он учащихся школы в родной деревне Сикоу. А своим ближайшим соратникам с горечью сказал: «Ответственность за революцию пала на мои плечи. Я знаю нас и наших врагов, и я не должен действовать безответственно, чтобы не разочаровать нашего Председателя <Сунь Ятсена> и наших павших героев, нашу страну и наш народ… Все, что я могу <сейчас> сделать, это сносить унижения и нести тяжелую ношу».