Чан Кайши

Группа офицеров Квантунской армии решила вмешаться в ситуацию. Как и их предшественники в 1928 году, они действовали на свой страх и риск, идя на прямое нарушение дисциплины. 18 сентября 1931 года несколько офицеров явились на шэньянский вокзал, куда в час дня прибывал поезд с посланцем министра обороны Японии генералом Татэкава, ехавшим в город с приказом, запрещавшим Квантунской армии предпринимать какие-либо действия против китайской стороны. Офицеры затащили Татэкаву в ресторан, напоили и оставили на попечение японских гейш[44]. И в итоге генерал не смог вовремя передать приказ командованию армии, и пока он нежился в объятиях красивых женщин, в 22 часа 20 минут несколько японских офицеров подорвали, правда несильно, полотно ЮМЖД на северной окраине Шэньяна[45]. Тут же командование Квантунской армии обвинило в этой «страшной диверсии» китайцев, после чего японские солдаты атаковали шэньянский гарнизон и к утру следующего дня, поддержанные японской молодежью Шэньяна, объединившейся в военизированные группы, захватили весь город. Одновременно был захвачен и Чанчунь, столица маньчжурской провинции Цзилинь.

Чан Кайши, находившийся в Наньчане — столице провинции Цзянси, где руководил третьим карательным походом против коммунистов, был потрясен, несмотря на то что знал о готовившихся японских провокациях. «Вчера вечером бандиты-карлики безо всякой причины атаковали шэньянский арсенал, а через пятнадцать минут я получил известие о том, что они захватили наши <города> Шэньян и Чанчунь, — записал он в дневнике 19 сентября 1931 года. — Они хотят воспользоваться предательским переворотом в Гуандуне, чтобы расколоть страну и захватить северовосточные провинции. Внутренняя смута не прекращается, у предателей в сердце совершенно нет жалости к страдающей стране, а у народа нет чувства патриотизма, общество не организовано, а правительство не окрепло. Если говорить об этом народе, то он совсем не живет по законам современного мира, а ситуация усугубляется естественными катаклизмами и бедами, приносимыми бандитами. Единственное, кому я верю, это своему сердцу, любящему мою страну. В этот момент я ясно осознаю, что кризис вот-вот наступит, и единственное, что мне остается, это служить <родине> всеми силами до последнего дня жизни».

Чан выступил с обращением к нации, призвав народ сплотиться вокруг правительства. «У всех нас один Китай и одна программа национального возрождения», — заявил он.

Хозяин Маньчжурии, Молодой маршал Чжан Сюэ-лян во время этих событий находился в Бэйпине. Именно 18 сентября он выписался из клиники Рокфеллера, где долго лечился от наркозависимости, осложненной тифом. Вечером он заехал в театр послушать пекинскую оперу, в которой главную женскую партию исполнял великий актер Мэй Ланьфан[46]. Известия о событиях в Шэньяне и Чанчуне, которые он получил поздно ночью, совершенно деморализовали его. А вскоре японцы нанесли его самолюбию новый удар: демонстративно прислали ему 417 ящиков с вещами из его шэньянской резиденции. Он связался с Чаном, не зная, что делать: основные части его армии находились тогда вне Маньчжурии, на севере Китая. Надо ли было идти на Шэньян и Чанчунь? Все взвесив, Чан приказал ему не оказывать сопротивления, надеясь уладить инцидент миром. 21 сентября его правительство направило протест в Лигу Наций, предприняв тем временем строжайшие меры для защиты японских подданных в Китае.

Одновременно Чан, несмотря на войну с китайскими коммунистами, стал прилагать усилия для нормализации отношений с СССР. Ему нужен был союзник, и Советский Союз как нельзя лучше подходил для этой роли: ведь японцы, оккупировав Маньчжурию, создали потенциальную угрозу и КВЖД, и самому СССР, и Чан понимал, что в своих геополитических расчетах Сталин не мог этого не учитывать. Немцы, конечно, продолжали помогать Китаю, но только СССР, граничивший с Маньчжурией, мог вмешаться в конфликт — по крайней мере для того, чтобы защитить КВЖД, если бы японцы устроили на ней провокации. Конфликт Советского Союза с Японией был бы для Чана наилучшим выходом из ситуации. В сентябре 1931 года бывший советский консул в Дайрене (Даляне) Иван Иванович Шебеко (он же Журба, Шурба) написал во 2-й восточный отдел Наркомата иностранных дел: «Китайцы стараются вызвать признание (так в тексте. — A, П.)₉ что СССР введет войска на КВЖД, так как японское вторжение направлено и против СССР, и против Китая… Мнение о том, что СССР по самой природе своего положения должен в Маньчжурии каким-то образом противодействовать Японии, было и сейчас является преобладающим».

В двадцатых числах сентября 1931 года китайский директор КВЖД Мо Дэхуэй, по сути являвшийся полномочным представителем Чана в Москве, в беседах с заместителем наркома иностранных дел Караханом неоднократно пытался, прощупывая почву, поднимать вопросы взаимодействия Китая с СССР в деле противодействия японской агрессии.