Чай всегда в четыре

Итан, Надя и Джинджер ещё не вышли из зала. Ноа и миссис Олински беседовали с миссис Коршак. Я стоял один. И тогда я решил кое-что сделать. Потому что, когда Кнапп устроил в зале тарарам, я пожалел о своём решении спасти Арнольда. Я так разозлился, что теперь был готов нарушить одно из главных правил, которым обучил меня Гопал.

Я вышел наружу и двинулся не по тротуару – я не хотел, чтобы меня видели, – а вдоль цепочки автобусов, выстроившихся вдоль бордюра голова к хвосту, вернее передние фары к задним. А за автобусами точно так же выстроились машины, в которых родители приехали забирать детей. Движение одностороннее, разворот запрещён, поэтому даже те машины, в которых уже сидели все пассажиры, не могли уехать раньше, чем заполнятся все автобусы.

Гопал учил меня, что фокусники никогда не раскрывают своих секретов обычным людям. Он не раз говорил, что фокусник, который бахвалится своей ловкостью, – не настоящий фокусник. «Никогда не разрушай чар, – повторял он. – Не восхваляй свои фокусы – пусть они восхваляют тебя!»

Я знал: скоро Хэмилтон Кнапп выяснит, что Арнольд изначально был назначен на роль в сегодняшнем спектакле. Я знал: скоро он обнаружит, что его хитрость не сработала. Я знал: я не должен показывать ему, что спас Арнольда от участи, которую он, Кнапп, уготовил Джинджер. Всё это я знал прекрасно. И всё же я шагал к фургону с надписью «Ветеринары на колёсах». Доктор Кнапп сидела за рулём, ожидая, когда можно будет тронуться с места. Я обошёл фургон сзади, шагнул на тротуар и постучал по пассажирскому окошку, жестом прося Хэма опустить стекло. Когда он это сделал, я сунул обе руки в машину. Хэм отпрянул, но молча.

– В чём дело? – спросила его мама.

– У вашего сына на голове что-то выросло, – ответил я, доставая из его ушей два собачьих печеньица в форме полосок бекона. – Думаю, это твоё, – добавил я, по одному роняя остальные печеньица ему на колени. А потом повернулся и ушёл.

Я рад, что у меня лёгкая рука. Думаю, Гопал меня простил бы.

5

Составы команд – участниц Академического кубка должны были быть объявлены не позднее первого вторника после зимних каникул. Все остальные классные руководители управились с этим давно, ещё до Дня благодарения. Они провели в своих классах мини-турниры и сформировали команды из победителей. Миссис Шарки, которая вела математику в шестом классе, заявила в учительской, что у миссис Олински диктаторские замашки, а мисс Мазолино, которая вела музыку, намекнула, что миссис Олински просто ленится. Нельзя сказать, что миссис Олински восприняла эти обвинения спокойно. Дрожащим от негодования голосом она ответила критикам: «У меня есть на то свои резоны», – хотя никаких резонов у неё не было. Она понимала, что дело не в резонах, а в чём-то гораздо более важном, – но не знала, в чём именно.

Миссис Лорансен, директор Эпифанской средней школы, вызвала миссис Олински к себе в кабинет и тихонько предупредила: хорошо бы заготовить убедительный ответ для тех родителей, которые непременно спросят, почему их ребёнка, круглого отличника, не взяли в команду.

На это миссис Олински ответила:

– Круглые отличники к шестому классу отучаются идти на риск. А ведь для успеха иногда нужно не бояться сделать ошибку.

Миссис Лорансен с ней согласилась, однако заметила, что родителям отличников такое объяснение вряд ли понравится.

– Больше того, – продолжила миссис Олински, – иногда нужно не бояться даже выставить себя дураком.

Этот ответ миссис Лорансен совсем не одобрила.

Миссис Олински сама не знала, почему она решила не проводить отбор в команду, – зато точно знала, когда она приняла это решение. Это было в субботу, в конце октября, в четыре часа с минутами. Она проверяла домашние работы и как раз закончила читать сочинение Ноа Гершома о Первой поправке, когда её озарило. Она не будет проводить отбор. Она просто назначит свою команду, как президент назначает кабинет министров. Она приняла решение мгновенно. Раз. И. Всё.[7]

Ноа она выбрала сразу и тут же подумала об Итане и Наде. Очень перспективные кандидатуры. Она к ним присмотрится.

В следующие несколько недель миссис Олински всё больше убеждалась, что выбор её верен. Она ещё никого из них не уведомила официально, потому что хотела назначить всех четверых одновременно – а четвёртого пока не было.

Она подумывала взять четвёртым Хэмилтона Кнаппа – да-да, того самого Хэмилтона Кнаппа. Он был дерзок, но смышлён, к тому же миссис Олински всегда испытывала слабость к «плохим парням». Но всякий раз, когда что-то внутри неё подсказывало, что Кнапп – правильный выбор, что-то другое внутри неё тут же подсказывало: нет, неправильный. Так что она пока колебалась.