Чай со слониками

«Какая же ты страшная, Анюта», – говорила мне любимая бабушка. Сама я толстая, рябая, низенькая, курносая, металлические брекеты на торчащих в разные стороны острых зубах с сероватой эмалью, из-под школьной формы виднеются тяжелые массивные ляжки. Как меня выталкивали из очереди в столовке, как били сменкой по голове, как мутузили в классе мальчишки! Приду из школы домой вся в синяках, а бабушка Соня испечет блинов, посадит на острые коленки в коричневых колготах, гладит меня по копне волнистых шелковых волос и говорит: «Какая же ты страшненькая, Анюта».

Из всех домашних меня только кот Лапсик любил, но в девятом классе коту было семнадцать лет, он тяжело сипел и кашлял. Мы его три раза относили к ветеринару, но врач ничего не нашел и посоветовал сделать флюорографию, только кто будет животному делать флюорографию, тут рентген не везде найдешь. Пошли мы с бабушкой Соней в городскую больницу, но медсестра заорала: «Вы еще сюда лошадь пригоните». Так Лапсик и помер. Мы его за озером зарыли на кошачьем кладбище, положили сверху на холмик анютины глазки, насыпали «Вискас», обложили могилку галькой и фото его повесили, но после зимы фото пропало.

Выходит, один кот меня любил, а тут и его не стало.

А бабушка только волос мой хвалила. Говорила: «Если кто тебя, дуру, в жены возьмет, то только за волосы. За такой волос хорошо по полу таскать». И смеялась.

Из-за своей внешности и застенчивости я до свадьбы была девственницей, да и парня нашла, когда все мои красивые подруги уже повыскакивали замуж. Они меня любили с собой брать на танцы и в кино, потому что на моем фоне выглядели красавицами, хотя, конечно, в нашем городке откуда взяться красивым девушкам. Все давно в Ярославль уехали в институты, там и парней больше, и все богатые.

В техникуме никто ко мне не подходил, хотя я пошла в радиотехнический. Нас на весь курс было четыре девушки и сто пятнадцать мужиков. Техникум стоял на Советской улице и находился в старинном здании девятнадцатого века. Низ из красного пористого кирпича, покрытого жирной бордовой краской, верх из потемневшего, выжженного дерева, окна с резными вычурными наличниками. Сзади, сразу за институтским двориком, начинался длинный пологий спуск к реке Нерль. Летом, в жару, когда пылкое солнце вдувает в легкие душный пыльный воздух, а хлипкие трескучие комары жалят, как змеи, студенты любили окунуться в прохладную воду, изобиловавшую студеными ключами.

Хорошо в июле выпить пива! Вот и мы после занятий сначала купались, а потом выпивали пахучего разливного «Жигулевского» пива, такого холодного, что от него ломило зубы.

Я вроде девушка полная, но груди у меня нет. Только две небольшие дольки. Однажды после пива Федосеев подсел ко мне и задумчиво спросил: «Ты знаешь, что такое доска?» – и все парни вокруг засмеялись, и девчонки тоже засмеялись, и стало мне так обидно и горько, что я улыбнулась и тоже засмеялась, но потом вечером лежала на подушке и плакала, и только бабушка Соня гладила меня по головке и говорила: «Спи, деточка, спи».

У Алика Федосеева был доставшийся от родителей синий покарябанный проржавевший жигуль. Он любил на нем разъезжать по центральным тенистым улочкам городка, громко включив магнитолу, из которой раздавался хриплый голос Шуфутинского. На задних сиденьях, покрытых кожзаменителем, сидели или его подвыпившие приятели, или накрашенные девушки.

В тот день на заднем сиденье никто не сидел, и он затормозил резко у моих ног, так что я чуть не свалилась на бампер. «Садись», – говорит и открывает переднюю дверь. Я уселась зачем-то, и мы поехали в сторону реки Нерль.

Алик Федосеев – писаный красавец. Черный курчавый волос, аккуратно зализанный назад, рост сто девяносто сантиметров и запах «Тройного одеколона». Зачем я ему была нужна непонятно, потому что к нему постоянно липли какие-то девки, а тут посадил в жигуль и повез по главной улице нашего городка. Потом запарковал машину где-то в кусточках, положил ладонь мне на колено и больно дернул за распущенные рыжие волосы, я вскрикнула, но стерпела, тогда он откинул спинку сиденья назад и грубо поцеловал меня. Я боялась сопротивляться, потому что думала, что это у всех так, ведь это был мой первый поцелуй и мой первый любимый парень.

Все Алик сделал быстро и молча. И боль, которая возникла в центре живота, и алое липкое пятно были восприняты мной как обыденность. В первый раз я ничего кроме страха не почувствовала и только потом узнала, что может быть не только без боли, но и приятно.

Проделывал это Алик много раз, хотя на людях вокруг него постоянно крутились какие-то красивые девушки, но вечером он зачем-то сажал меня в машину и вез в какой-нибудь укромный уголок, где совершал все, что хотел. Мне всегда было больно, хотя постепенно я научилась испытывать блаженство и эта причиняемая мне боль стала необходима. Тем более, как я уже говорила, я не знала, что может быть иначе.