Чай со слониками

Мы сидели в ресторане плавучем за столиком. Я был один, даже не знаю, что меня сюда занесло, просто шел вечером по набережной, гляжу, кораблик отходит, места есть, вот и впрыгнул, оказалось дорого, но выскакивать было уже поздно. Как ногу оторвал, так и отошел кораблик и заскользил вдоль гранитных набережных Москвы-реки, возле Киевского вокзала, Новодевичьего монастыря, мимо ЦДХ, мимо огромной синей растяжки «Самсунг» у Кремля.

Я пошел к корме и сел рядом с женщиной – высокой, стройной, как шест стриптизерши, ни жиринки, брови вверх, удивленные какие-то, лицо овальное, не славянское, не круглое, европейское скорее, платье до пола. То есть понимаешь, что ноги-то красивые, стройные, но ничего не видно и от этого еще больше засматриваешься. Платье у нее в блестках серебряных. Под лучами крутящейся дискотеки оно сверкало и переливалось – от синего к розовому и обратно.

Мужик же рядом сидел такой стандартный, холеный, джинсы «Габбана», мягкие кожаные туфли, пиджак клетчатый ворсистый. То есть такой, с кошельком. Постарше. Да и еда у них была обильная: фуа-гра, салаты, десерт, «Асти».

Я всю дорогу просто смотрел на проплывающий пейзаж, на трамплин, на деревца, а они о чем-то оживленно разговаривали, брали друг у друга фотоаппарат «Марк III» и фотографировали себя и проплывающие красоты.

Столик у нас был на проходе, и вот смотрю, просачивается какая-то очень, очень фигуристая девица в юбке короткой.

Я, конечно, на нее уставился, и сосед тоже про фотоаппарат забыл и глядит на нее, на ноги конечно. Обычно смотрит. А его женщина чай с лимоном пила, и вот она видит это и весь чай (горячий!) выплеснула ему в лицо одним резким и красивым движением. Глаза сверкают. Это движение от плеча я надолго запомню.

Чашка с выпуклой белой розочкой вырвалась и упала на пол, но не разбилась, а лимон закатился под стол. Гриша сидит, пикнуть боится. Его Гриша звали, я подслушал. У него с кончика носа капает чай, одна капля застыла и никак не может оторваться, просто набухла и остановилась прямо над кольцом обручальным.

На коленях, нет, выше, чуть-чуть повыше огромное коричневое пятно. И я физически чувствую, как ему сейчас горячо и больно, но Гриша сидит и молчит и ничего не говорит и ничего не пытается сделать.

Вдруг Анжела (это я тоже подслушал) просит его поднять лимонную дольку с пола. Он таращится ей в глаза, боится, наверное, и медленно и осторожно, долго шаря под столом, находит дольку и передает Анжеле в ее тонкую, точнее утонченную, хрупкую ладошку, абсолютно без колечек и ювелирки. «Любовница, наверное», – подумал я.

И вот Анжела так внимательно смотрит на него, а потом берет эту дольку и аккуратно и сосредоточенно засовывает в рот, жует тщательно и проглатывает дольку, поднятую с пола. Потом встает, поправляет платье, разглаживает на бедрах, промакивает губы и уплывает в туалет.

Пока она отсутствовала, официанты прибрали, Гриша платочком обтер лицо и штаны свои дорогие, а когда Анжела вернулась, то кораблик уже причалил, и забрал их «лендровер» дорогой с водителем, а я пошел пешком до Студенческой. Шел и насвистывал чардаш, он в обработке на кораблике играл.

Воровство

Для нее я украл осетра, не целикового, а порцию, на банкете в честь семидесятилетия учителя. Учитель пригласил всех своих учеников, ну, кого вырастил, кому путевку в жизнь дал, кто сейчас мелькает по телевизору и радио. Он же единственный всем давал путевки. Я там, конечно, сбоку припека, небольшое ответвление, но Андрей Владимирович вспомнил, спасибо ему, прислал по электронной почте приглашение на два лица, и я взял Любу под руку, и мы пошли. Надела она самое лучшее платье, красное, египетское, и мы двинулись на банкет.

Сначала – торжественная часть, выступления, славословия, чествования, подарки. Мы учителю блюдо серебряное подкатили с гравировкой, он аж прослезился и меня обнял.

Потом сели за стол, а ужин оплатил фонд какой-то богатый. Пять перемен: салаты, перепелки, горячее жидкое, горячее нежидкое, десерты, фрукты, соки, воды, алкоголь.

И вот, когда горячее нежидкое принесли (а был там антрекот из телятины с картофелем жареным и осетр тушеный с рисом), то Люба своего осетра съела и захотела еще, а рядом все уже едят или антрекоты лежат, и свободный осетр только через одного человека, причем этот человек просто отошел на время с супругой и о чем-то с ней беседует у бильярдного стола.

Я же в жизни ничего не воровал. Один раз в детстве в гастрономе хотел сырок за четырнадцать копеек взять, но меня поймали и отвели к маме, а тут я встал, бочком, бочком и украл осетра для Любы, а им говядину подсунул. Они пришли, смотрят, ничего не понимают, а Люба уже и второго осетра съела. Я же сижу с ней рядом, руку ей положил на коленку и шепчу на ухо: «Смотри, Любушка, запомни, я для тебя украл». Она только взглянула на меня благодарно и улыбнулась.