Бывает и так

Я чувствовал себя всем и всему чужим, потерянным, никому не нужным и не интересным. Родители занимались затянувшимся переездом, обустройством на новом месте. Им было не до меня: столько важных забот — от оформления документов до расстановки мебели. Я часами слонялся по пыльным окрестностям, тупо, без какой-либо особой цели обходя многоэтажные гигантские соты. Заканчивалась одна железобетонная коробка — начиналась следующая. Как только заканчивалась она — шла другая. И так повсюду внутри новоиспечённого периферийного района. Грандиозный размах и масштаб почему-то не раскрепостили меня, а наоборот, подавили своим гигантизмом и полной обезличенностью.

За последние две летние недели я так ни с кем и не познакомился, поэтому поступление в школу стало для меня чем-то вроде вступления в другую, совершенно незнакомую жизнь. На новом месте у меня не было друзей, я не знал никого из своих будущих одноклассников, хотя очень стремился к этому. В преддверье первого сентября я жутко переживал. Не один раз проверил с вечера, всё ли положил в портфель, хотя туда, собственно, и класть-то особенно было нечего. Но я всё равно боялся забыть что-то важное. Всю ночь проворочался в полудрёме, опасаясь проспать, хотя прекрасно понимал, что родители обязательно разбудят меня загодя.

Проснулся я, конечно же, совершенно разбитый, почти ничего не поел, надел второпях новенькую серую форму, ещё раз зачем-то проверил содержимое тощего ранца, вооружился букетом бледно-розовых гладиолусов чуть ли не в мой собственный рост и отправился в школу.

На непродолжительной шумной линейке я не разобрал ни слова, поскольку непрестанно вертел головой, пытаясь не пропустить мимо ушей ни одной из произнесённых кем-либо поблизости фраз. В итоге впитал в себя всю предпраздничную какофонию звуков, суету, волнение — и к концу торжественной части полностью потерялся.

Когда всех нас, таких нарядных, с большущими букетами и округлившимися от перевозбуждения и страха глазами, повели в класс, оказалось, что я умудрился где-то позабыть портфель. Он, конечно же, вскоре обнаружился в углу раздевалки. Но за то время, пока я, раскрасневшийся и вспотевший, метался в поисках по коридорам, все ученики, как и положено, прилежно расселись за парты. Число первоклашек оказалось нечётным, и мне, опоздавшему, досталась последняя парта у окна, где я остался в гордом одиночестве.

Так я и просидел все свои школьные годы один за последней партой у окна.

Моими первыми собеседниками и поверенными грустных мыслей стали две хиленькие берёзы и рябина, растущие прямо под окнами школы. Эти чахлые представители небогатой местной флоры были, видимо, посажены учениками на субботнике, призванном облагородить и оживить пришкольную территорию. Несмотря на скудость почвы и отсутствие ухода, деревья как-то прижились и теперь приветливо махали мне ветвями, сгибаясь под порывами налетающего ветра.

Они были мои самые лучшие, самые близкие друзья. Учителя, разумеется, этого не знали и задавали мне один и тот же надоевший вопрос: «Ну что, что ты там увидел такого?» Они-то сами ничего особенного за окном не видели. Несколько тощих, облысевших деревьев, три-четыре пёстрые кучки облетевшей листвы, разваленная помойка и безлюдный из-за непогоды участок соседнего детского сада не представляли ни для кого интереса. Строгим педагогам было не понять, что я беседую со своими товарищами, делюсь с ними маленькими радостями, огорчениями, планами на будущее, советуюсь, иногда даже спорю…

Не то чтобы я вдруг стал очень нелюдимым и замкнутым ребенком, нет. Я, как и большинство моих сверстников, гонял мяч на школьном поле, играл зимой в хоккей, рвал о заборы штаны, сдавал нормативы ГТО, собирал макулатуру, изредка дрался — в общем, с виду был как все. Но мои мысли, желания и стремления, мои переживания и терзания оставались только со мной, никому не ведомые, никому не высказанные.

О них знали лишь две берёзы и рябина, да ещё, быть может, старая ворона, часто прилетавшая под окна школы подремать. А возможно, и подслушать наши бессловесные беседы? Внешне она ничем не выдавала своих целей, смирно сидела нахохлившись на самой верхушке низкорослой берёзы и периодически вращала черным блестящим глазом.

Пролетели школьные годы, отзвенел наш последний звонок. Мы разлетелись в разные стороны, забыв друг друга и здание, где прошли первые десять лет сознательной жизни.

Все мы на что-то надеялись, строили далекоидущие планы. У кого-то что-то сбылось, кто-то вообще достиг всего, о чём мечтал, и даже большего. А я — я оставался таким же одиноким неудачником, упустившим, а может, просто не нашедшим в жизни чего-то главного.

Все эти годы меня преследовало странное, но очень реальное ощущение, что я до сих пор живу в своем родном стареньком доме, хожу узкими путаными переулками, запорошёнными скатавшимся тополиным пухом. В душе я был тем дошкольником, каким внезапно покинул родные, любимые места.