Быть осьминогом

В общем, репетиции проходили замечательно, пока кое-что не произошло. Мы засиделись в актовом зале до восьми вечера, уже почти ничего не делали, но и расходиться по домам не собирались. Громов сидел на полу и перебирал струны, Скворцов говорил, что планирует сделать видеоролик о нашем классе. Я молча кивала, не слишком вслушиваясь, потому что впервые заметила, какие у него красивые черты лица. И почему я раньше думала, что такие длинные ресницы мальчикам ни к чему? Егор улыбался, и когда я увидела эту настоящую, искреннюю улыбку, то вдруг кое-что вспомнила. 1 или 2 класс, нам по семь-восемь лет, и Скворцов – такой шумный звонкоголосый мальчик – протягивает мне плитку молочного шоколада.

– Пожалуйста, не грусти.

Да, это совершенно точно, память меня не обманывает! Когда-то Егор был другим. Почему мы не заметили, что в какой-то момент он закрылся? Кажется, мне предстоял долгий путь в нелегком искусстве разгадывания ребусов этой многогранной личности.

– Егор, помнишь… – но я не договорила, потому что дверь с шумом распахнулась, и на пороге мы увидели разъяренную женщину с непричесанной шевелюрой.

Гитара издала противный фальшивый звук. Мы обернулись на Громова. Его лицо стало бледно-зеленым, как у человека перед припадком.

– Я так и знала! – женщина расстегнула сумочку и принялась выбрасывать исписанные листы. – Как увидела эти аккорды, сразу все поняла!

Громов поставил гитару у стены, но не сделал ни шагу по направлению к матери.

– Что, будешь молчать? – женщина проворно взобралась на сцену и схватила онемевшего сына за руку. – Хочешь стать таким же, как отец?

– Пожалуйста, отпустите. Он достаточно взрослый, чтобы делать самостоятельный выбор.

Мы не заметили, как в зале появился ЕЛ. Он нагнулся, чтобы собрать грязные, затоптанные бумажные песни.

– Вы не имеете права вмешиваться в нашу жизнь, – Громова сверкнула глазами. Сережа наконец очнулся и, не говоря ни слова, пошел к выходу. С тех пор он больше не приходил ни на одну репетицию и пропускал все занятия в школе.

Последний voice

Думала, что больше никогда не включу диктофон. Мне было так противно, когда я узнала, что мои записи прослушали. Как будто содрали кожу и бросили на растерзание. Конечно, я сама виновата, что оставила телефон на скамейке. Может быть, хорошо, что его нашел именно Громов, а не Яшин или Вероника. Была уверена, что Наркоша захочет вернуть авторитет и всем растрезвонит о моей дислексии. Но он ничего не рассказал, такой странный и опустошенный. Так дико посмотрел на меня, покачал головой и предложил исполнить песню на литературной гостиной.

– У тебя такой голос… Ты никогда не пробовала петь?

Я сначала разозлилась, послала его, а потом он написал мне ссылку на свой блог.

– Вика, если хочешь, можешь прочитать. Это что-то вроде дневника.

– Почему ты мне это даешь? – я все еще смотрела на него подозрительно, пытаясь понять, в чем же подвох.

Я не верю, что гнилые люди могут измениться. А с недавних пор я решила никогда никому не верить.

– Просто так будет справедливо: я знаю твою историю, ты знаешь мою… А про песню все-таки подумай, хорошо?