Быть осьминогом

Я нищий – может быть, и так.

Стихает птичий гам,

И кто-то солнце, как пятак,

Швырнул к моим ногам.

Шагну и солнце подниму,

Но только эту медь

В мою дорожную суму

Мне спрятать не суметь…

– И зачем мне это солнце, если я все равно не смогу забрать его с собой? – спросил я, хлюпая носом. Не хватало только разреветься!

– Кто сказал, что не сможешь? Разве для этого обязательно нужна сумка?

Я пожал плечами. Понятия не имею, о чем он говорил.

– Ты должен положить его в себя. – Евгений Леонидович ободряюще похлопал меня по плечу.

– Зачем?

– Ну а как же… Чтобы делиться!

Это стихотворение, кстати, написал Варлам Шаламов. Он еще сидел в тюрьме и писал про заключенных. Конечно, как многие творческие люди, незаслуженно, никаких преступлений он не совершал. В конце жизни очень сильно болел и почти не двигался, только стихи строчил. Если бы не писал – умер бы еще раньше. Я никогда особенно не любил читать, но сейчас вдруг что-то захотелось. Яшин меня прямо-таки разгадал, я действительно чувствовал себя нищим, от которого все отказались.

Ребят, я отключил комментарии, потому что мне сейчас совсем не хочется ни с кем общаться. Просто пишу сюда, и мне самому становится легче, а больше пока ничего не нужно.

***

Только что Вика Кирюшина отменила мои занятия. Да, не я, учитель и классный руководитель 8 «А», а она, и мне до сих пор непонятно, за что меня только что так унизили. Началось с того, что она прогуляла школу и заявилась ко мне в кабинет только после уроков. Я был шокирован ее внешним видом: короткий ежик ярко-голубых волос, пирсинг на нижней губе и густо подведенные черным карандашом глаза.

– Эм… Ты решила изменить имидж? – осторожно поинтересовался я, томимый недобрым предчувствием. Гримаса обиды, смешанной с яростью, застыла на ее бледном лице. С новой прической она стала напоминать непослушного мальчишку, и я приготовился к худшему, когда Вика начала говорить, а ее рот презрительно кривился и ухмылялся:

– А что, нельзя? – с вызовом заговорила моя ученица. – Выгонишь меня теперь из школы?

Мне показалось, что я ослышался. Давно ли мы перешли на ты? Наверное, оговорилась, она же должна осознавать, что разговаривает не с другом, а взрослым, к тому же учителем.

– Разве я сказал что-то против? – как-то слишком неуклюже улыбнулся и проклял себя за слабость.

– Конечно! Ты ведь такой же, как и все! Ты все делаешь по правилам, а на учеников тебе наплевать!

Да уж, не ослышался и не оговорилась, пора менять оборонительную позицию на нападающую. Что же с ней вдруг произошло? Бунт потерянного подростка?

– Наверное, ты чем-то расстроена, и мне очень жаль, если я как-то тебя задел. Но все-таки так со мной разговаривать ты не имеешь права. Успокойся и садись. Пора начинать занятие.

Вика присвистнула: столько наглости и хамства появилось в ее вдруг осмелевшем взгляде! В этот момент я подумал, как сильно она похожа на свою маму, хотя наверняка сама этого не сознавала, мечтая быть копией тети с созвучным именем.

– Мне больше не нужны эти бестолковые занятия! – хлопнула дверью с такой силой, что отвалилась ручка.

Последняя реплика была самой обидной, потому что я всегда старался, чтобы мои уроки не могли назвать ни бестолковыми, ни бесполезными. Но, кажется, никто этого не замечает, и, если хочешь благодарности за свою работу, никогда не становись учителем.

10

Этот день наконец-то наступил. С самого утра все кажутся обеспокоенными, взвинченными, нервы напряжены до предела. И это общее волнение связывает нас и не дает распасться на части: каждый чувствует ответственность за то, что он сделает и скажет. Никогда бы не подумала, что наш класс может быть таким дружным. В течение нескольких месяцев все действительно помогали друг другу, давали советы, иногда ругались из-за случающихся разногласий, но потом спешили поскорее помириться. Евгений Леонидович тоже как будто преобразился: появилась твердость и уверенность в себе. Он надел новый костюм, красиво пригладил непослушные волосы и с немного уставшей улыбкой проверял, все ли хорошо подготовлены. Но ЕЛ тоже сильно волновался, и я догадывалась об истинной причине его беспокойства.

Наш несчастный лидер, которого раньше все называли Наркошей, оказался неплохим музыкантом. Когда я впервые услышала его игру на гитаре, то даже поменяла о нем свое мнение. Громов-то у нас, оказывается, талант! Почему же столько времени это скрывал? А если бы ЕЛ к нам не пришел, разве мы бы вообще когда-нибудь об этом узнали?