Быть единственной

Потом на Машу опустилась усталость, тупое оцепенение, и, когда мимо нее прошел высокий мужчина в черном пальто, отдал пропуск и направился к пешеходной калитке рядом с воротами, она с большим опозданием сообразила, что это, кажется, был тот самый психиатр, что дал ей рецепт «от припадков».

Маше захотелось кинуться за ним, схватить за рукав, остановить и объяснить, что никакая она не психованная, просто очень любит сына, готова для его счастья сделать все, что угодно… Драться, кусаться! Главное – никому его не отдаст, даже дочке замминистра! Хотя бы потому, что эта белоручка не сможет ухаживать за ним так усердно, как Маша. Но спина в черном драпе быстро пошла к остановке, а к ней уже подруливал автобус, так что момент был упущен.

Все это редкостно долгое дежурство Маша была сосредоточенна и молчалива. В конце смены, утром, Маша, сдавая дела, все поглядывала то на двор, то через грязноватое стекло наружу, на подъезд к территории – нет ли там Вадика? Хоть издали поглядеть – как он? Но автомастерская находилась в другом месте, через главную проходную тамошние не ходили, и отслеживать передвижения Вадика Маша не могла. А теперь надо было уже плестись домой, чуток поспать, пополнить в поселковом магазинчике запасы и приготовить Володе ужин.

Дома Машу ждал неприятный сюрприз. Моя пол, она обнаружила, что Вадим в ее отсутствие, скорее всего вечером после работы, побывал дома и забрал кое-что из зимних вещей. Значит, возвращаться в ближайшее время не намерен. Маша, поняв это, застыла столбом посреди лужиц с палкой-лентяйкой в руках.

Пришел сынуля, прокрался вечером, пока ее не было дома. И как пить дать рассказал все старшему брату… И они тут вдвоем сидели и обсуждали.

Машу вдруг подкинуло неожиданной и остроболезненной догадкой. Выронив палку, скользя и рискуя растянуться на сыром полу, она поспешила в комнату старшего сына, едва сумела затормозить на пороге, зажгла, хоть дело было днем, свет и…

Маша чуть на расплакалась, но не от горя – от радости. В комнате Володи все было как всегда. Не бог весть какой порядок, но все на месте. Маша махом открыла его платяной шкафчик – весь его нехитрый гардероб был в наличии. Он из дому не уходил. Не уходил. Значит, даже если Вадимка виделся с Володей и поведал ему о Машином нападении на Настьку, старший брат вслед за младшим из дому не наладился. Уже хорошо.

Маша, держась за сердце, но облегченно вздыхая, пошла домывать пол.

«Ну понятно, Володенька хоть и ненамного, но постарше, поумнее и вообще посамостоятельнее. Никого в дом не привел, даже не встречается ни с одной… Надо Володеньке подсказать, чтоб убедил Вадимку вернуться… С Настькой у него все равно кончено – не сунется же она сюда после всего этого, а ее папаша с мамашей и подавно простого работягу с периферии в дом министерский не примут».

Решив, что все к лучшему, Маша резво домыла пол и принялась за ужин для старшего.

Володя приехал с работы, как всегда, в восьмом часу. Маша попыталась, искоса глядя на него, сидевшего над тарелкой, угадать, виделся ли он с братом, а если да, то рассказал ли тот о «теплой» Машиной встрече с Настькой в заводском дворе. Бесила Машу эта неизвестность ужасно, буквально разнимала на части, но расспрашивать сына означало бы выдать себя – если он пока об этом не знает.

Володя, поев, сказал «спасибо» и ушел к себе смотреть телевизор.

«Вот, может, так и привыкнет? – осторожно, боясь даже мыслью нарушить шаткое равновесие более или менее приличных отношений с сыном, подумала Маша. – Без девок, только со мной… Или даже… Вот! Девчонки сами будут от него бегать, когда узнают, что мать у него бедовая!»

От этой невесть откуда взявшейся благой мысли Маше стало совсем хорошо. Надо вот и держать себя так – с сыновьями доброй, а с посторонними не церемониться – пусть знают, какая она! Слава впереди человека бежит!

Потом, когда Маша укладывалась спать, она вспомнила, что не выбросила с омерзением, как хотела, рецепт, что дал ей седовласый, – и где он, вдруг на глаза сыну попадется? Но разыскивать его по карманам и сумкам было поздно, и Маша отложила это дело на утро.

За завтраком она особенно остро чувствовала, что младшенького нет дома, – по вечерам они часто ужинали порознь, могли разминуться, а вот утром… Как было хорошо, когда они, такие молодые, красивые, крупные, сидели напротив друг друга и ели, говорили, шутили, смеялись… А Маша, любуясь, то подкладывала им на тарелки, то наливала чаю. А теперь место Вадика, ближе к окну на веранду, было пусто, и даже то, что посуды для мытья стало теперь меньше, больно ранило Машу.

Володя уехал к электричке на Москву, а Маша, оставшись одна, стала думать, как ей поступить: поехать сейчас на завод, поговорить с Вадиком, упросить вернуться… или выждать еще пару дней, когда подзабудется эпизод с пирожковой атакой?

За окном было сумрачно, на землю тяжело, как камешки, падали даже не снежинки, а мокрые комочки снега.

«И на этот раз не ляжет», – огорчилась Маша, ощущая гнусную, неотвязную ломоту в коленках – предвестницу долгой сырой непогоды.