Через посредство матери и друзей, главным образом Жуковского, – он хлопочет перед властями о разрешении въезда в столицу или, по крайней мере, о том, чтобы ему позволили отправиться в Ригу для операции аневризма. На самом деле в операции не было ни малейшей нужды (у поэта аневризма никакого не было, только варикозное расширение вен на одной ноге). Пушкин хотел попасть в Ригу лишь потому, что оттуда легче было бы пробраться тайком за границу. Таким образом, мечты о побеге вновь овладели Пушкиным и казались теперь ближе к осуществлению, нежели когда-либо. Алексей Вульф, по словам Анненкова, сделался поверенным поэта в его замыслах об эмиграции. Он сам собирался за границу и предлагал Пушкину увести его под видом слуги. Забот было много, (по собственному выражению поэта в письме к Н. А. Полевому: «хлопоты всякого рода не давали ему покоя ни на минуту»), одиночество немного успокаивало, но какое-то постоянное чувство неудовлетворенной страсти без конца терзает его сердце и ум.
Пушкин постоянно направляет Анне Керн письма, в которых сообщает целый ворох новостей, читает ей мораль, рассыпает комплименты, выказывает ревность, но вряд ли большую и искреннюю любовь, как считала сама Анна Петровна, и некоторые восторженные пушкиноведы. А тем более со стороны мадам Керн речь не могла идти о всепоглощающей страсти. Романтическая любовь не зародилась в ее сердце, а сексуальное удовлетворение она получала от менее восторженных, менее профессиональных, но более нахальных и симпатичных мужчин. Однако поэт продолжал писать все новые и новые письма и непонятно, что толкало его на это, скорее всего психологическое переживание в воображении несостоявшейся победы и частично горечь от неудовлетворенного самолюбия. Все эти признаки проявляются в его письмах. Мы отметим их курсивом. Ведь все комплименты, которые раздаривает поэт Анне Петровне, настолько безупречны и выражены в столь явно усилительной форме, что не могут быть искренними, идущими от сердца. Этот роман в письмах создан сочетанием холодного рассудка соблазнителя и стихающей страстью влюбленного юноши. В нем сильно выражены так же и подсознательные «инцестуальные» особенности восприятия женщины, которую поэт хочет заполучить в качестве любовницы, ибо она соответствует его «эротическому» идеалу.
Пушкин получил ответ А. П. Керн около 14 августа и немедленно вновь написал к ней: «Я перечитываю ваше письмо вдоль и поперек и говорю: милая! прелесть! божественная!.. и затем: ах, мерзкая! – простите, прекрасная и нежная, но это так. Нет никакого сомнения в том, что вы божественны, но порою вам не хватает здравого смысла; простите еще раз и утешьтесь, ибо от этого вы еще прелестнее. Что, например, хотите сказать вы, упоминая о печати, которая должна быть прилична для вас и вам нравиться (счастливая печать!), и которую я должен для вас придумать? Если тут нет какого-нибудь скрытого смысла, то я не понимаю, чего вы от меня хотите. Требуете ли вы, чтобы я сочинил для вас девиз? Это было бы совсем во вкусе Нетти… Что ж, сохраните и впредь слова: не скоро, а здорово, лишь бы они не послужили девизом для вашего путешествия в Тригорское, и поговорим о другом… Вы утверждаете, что я не знаю вашего характера? Что мне за дело до вашего характера? Очень я о нем забочусь – и разве красивые женщины должны иметь характер? Самое существенное для них – глаза, зубы, руки и ноги (я прибавил бы сюда сердце, но ваша кузина слишком злоупотребляла этим словом); вы утверждаете, что вас легко знать, – то есть полюбить, – хотите вы сказать? Я того же мнения и сам служу доказательством его правильности; – я вел себя с вами, как ребенок 14 лет – это недостойно, но с тех пор как я больше не вижу вас, я мало-помалу приобретаю вновь утраченное сознание превосходства и пользуюсь им, чтобы бранить вас. Если мы когда-нибудь опять увидимся, обещайте мне… Нет, я не хочу ваших обещаний; и, кроме того, всякое письмо так холодно; мольба, посланная по почте, не имеет ни силы, ни чувства, а в отказе нет ни грации, ни сладострастия. Итак, до свидания, и поговорим о другом. Как поживает подагра вашего супруга? Надеюсь, что у него был хороший припадок через день после вашего приезда. Поделом ему! Если б вы знали, какое отвращение, смешанное с почтением, испытываю я к этому человеку! Божественная, во имя неба, сделайте так, чтобы он играл в карты и болел подагрой; подагра! это моя единственная надежда.