Быль и небыль

Наутро, чуть только колокол к заутрене, побежал старик к морде. Смотрит, попала щука большая-пребольшая. Старик и обрадел.

— Нам со старухой завтра на обед да на ужин хороша еда будет.

Взял щуку, очистил и говорит:

— Вот, старуха, голову — на латку, а хвост — на другую, а середку — в рыбник.

Она все сделала, как хозяин велел.

Воротился старик от обедни и говорит:

— Ну, старуха, давай обедать. Неси латку с головой.

Старуха принесла. Старик побрел ложкой, раз глотнул, другой зачерпнул — одна уха, а рыбы нет. Что за притча?

— Старуха, слышь, старуха? А рыба-то где ж?

— А не знаю, — говорит старуха, — я не выбирала.

— Ну, тащи другую латку с хвостом. Неужели ж и хвост пропал?

Старуха и другую латку притащила. Смотрят: и хвоста нет.

— Ну, старуха, неси уж и рыбник. Поглядим, чего сталось.

Она скорей рыбник на стол. Разломала корку — середки нет. Ушла щука.

Делать нечего. Старик корки пожевал, ушицы похлебал, а рыбы-то и не видел — какова была.

Обтер он усы-бороду, богу помолился и говорит:

— Пойду-ка я, старуха, на люди — рассказывать, како́ чудо у нас случилось. Это слыханное ли дело, чтобы вареная щука из латки ушла? А уж из рыбника, из-под аржаной корки, — такого дива и на веках не бывало!

Старуха говорит:

— Ступай, батюшка, ступай! Расскажи!

Вот пришел он то ли в Беричиво, то ли в Маркомусы, — глядит, — тоже старик со старухой сидят, обедают.

— Хлеб да соль, люди добрые!

— И тебе хлеба кушать, добрый человек. Заходи с дороги.

Сидят за столом, обедают — тут хозяева, тут гость, старик и рассказал про щуку-то.

— Вот, — говорит, — чудо какое: не у другого, не у третьего, в своем дому!

А хозяин ему отвечает:

— Это что! Вот со мной было — почудней твоей щуки. Погоди, я тебе расскажу, а ты послушай. Было это годов полста назад. Я еще молодой был. И вот оженили меня родители. Взяли женку из богатого дома. Хорошая родня попалась — тесть степенный, теща ласковая, а свояк разбитной.

Одна беда, — женка хоть красивая, да гулливая. Года со мной не прожила — завела полюбовника. Мне-то самому невдомек, да люди сказали.

Вот один раз собрался я в лес за дровами, запрег лошадь, выехал за околицу. С полчаса времени постоял, а потом и воротился потихоньку, да и спрятался на дворе.

Как стемнело, слышу я, что моя хозяйка со своим дружком в избе гуляет.

Я скорей в избу. Только шагнул, женка мне навстречу.

— А, — говорит, — воротился? Подглядывать за мной вздумал?

Да как хлестнет меня плеткой.

— Был молодец, стань жеребец.

И стал я жеребцом.

Выпустили меня в поле. Я день хожу, и другой хожу… И раздумался: что же мне теперь делать-то? Дай-кось к себе на двор понаведаюсь, не помилует ли жена?

Только я в подворотню, а она тут как тут. Хлестнула меня плеткой, и стал жеребец кобелем.

Испугался я — мечусь по двору, а она за мной. Я под крыльцо, и она под крыльцо, я на сарай, и она на сарай. До той поры плеткой меня возила, покуда я на улицу не выскочил.

Тут она скорей подворотню заставила, и остался я на вольной воле.

Не успел дух перевести, набежали собаки и давай меня грызть-трепать. Охти-мнеченьки! Кое-как урвался я от собак, махнул в лес и по лесу бегу, бегу — сам не знаю, близко ли, далеко ли…

Есть мне нечего, истощал весь. Вижу падину, а есть не могу: ведь человеком был!

Смотрю, на одной поляне пастух ходит с коровами. Манит меня пастух к себе, а я не смею близко подойти.

«Бить, — думаю, — будет, дак опять беда».

Ну, да голод — не тетка. Слышу: пахнет жареным, и осмелел помаленьку. Поджал хвост, подошел поближе.

Пастух мне кусочек кинул. Я съел и гляжу, что дальше будет. А он и еще кинул, и еще… Я уж сыт стал, а пастух все кидает…

— Ах ты! — говорит. — Надо на деревню бежать, хоть хлебца еще принесть.

Побег он на деревню, а я около стада хожу, присматриваю.

Воротился пастух, опять мне дает, да я-то уж не беру, потому шкура-то у меня собачья, а сметка человечья. Слыхал я от старых людей: много наешься с голоду, дак пропадешь совсем.

Вот солнышко не рано встало, и пошли мы с пастухом коров собирать. Собрали и гоним. Он себе идет да посвистывает, а я гоню и гоню. Пригнали в деревню весь скот. Пастух пошел ужинать и меня с собой берет. Заходит он в избу, а я не смею идти — повалился под порог, лег на веник и гляжу, не бранятся ли хозяева, зачем собаку пастух привел. Вижу — нет, не бранятся… Я кой-как ползунком, ползунком и — под лавочку.

«Вот, — думаю, — сидел за столом, да в переднем углу, да на лавочке, и за честь не считал, а нынче и под лавочкой лежу, дрожмя дрожу: не прогнали бы, не прогневались бы!»

Да ничего, не прогнали, накормили, напоили, и пошел я за пастухом на ту фатеру, где ему ночевать черед. Он спать повалился, а я у него в ногах.

Утром опять вместе пошли: пастух коровушек выгонять, а я подгонять.

Так и живем двое все лето: пастух больше спит да гуляет, а я больше пасу.

Приметили это мужики и говорят пастуху:

— Ты что ж свое дело не справляешь?

— Как так не справляю? У меня весь скот в лучшем виде — хоть бы шерстина пропала.

— Да ты спишь!

— А чего же мне не спать? У меня один пес за всем стадом углядит.

— Ан не углядит.

Вот и побились они об заклад.

Мужики говорят: