Бурный финиш

По работе в «Старой Англии» я знал, что одна целая семьдесят пять сотых процента – это премия, которую предприниматель мог получить с правительства за экспорт. Магнаты вели речь о станках и безалкогольных напитках, но то же самое относилось к чистокровному коневодству. Так, если фирма продавала за границу жеребца за двадцать тысяч фунтов, то получала не только эту сумму от покупателя, но и одну целую семьдесят пять сотых процента, то есть триста семьдесят пять фунтов от правительства – морковка перед экспортером-ослом. Премия. Похлопывание по головке за помощь национальной экономике. Это, конечно, заставляло племенные фермы предпочитать иностранных покупателей. Впрочем, с чистокровными лошадьми было все проще – они не нуждались в последующем техобслуживании, в рекламе, причем на многих языках, а все это, говорили мои пассажиры, приводило к тому, что овчинка не стоит выделки. Затем они перешли к проблеме налогов, и я вовсе утратил нить беседы, тем более что впереди возникли низкие облака, а я по просьбе пассажиров летел на высоте три тысячи футов, чтобы они могли любоваться пейзажем.

Я заметно изменил высоту – во избежание столкновений самолетов нужно было лететь на определенных высотах в зависимости от избранного курса. В моем случае при курсе на северо-запад я мог выбрать: четыре тысячи пятьсот, шесть тысяч пятьсот, восемь тысяч пятьсот и так далее.

Один из пассажиров поинтересовался, почему мы набираем высоту, а заодно спросил мою фамилию.

– Грей, – отозвался я.

– Так куда же мы летим, Грей, на Марс?

– Высокие горы, низкие облака, – улыбнувшись, пояснил я.

– Боже! – воскликнул самый грузный и пожилой из магнатов, похлопывая меня по плечу. – Я бы дорого дал за такую лаконичность на наших совещаниях.

Они были в хорошей форме: и наслаждались отдыхом, и не теряли времени зря. Аромат виски заглушал все остальные, обычные для маленького самолета запахи, потом мой нос почуял запах дорогой сигары. Мои пассажиры со вкусом путешествовали, знали толк в полетах, и дабы поддержать репутацию Тома, да и свою собственную, я аккуратно приземлился в Глениглзе, посадив самолет, как пушинку.

Они поиграли в гольф, выпили и закусили, а потом снова повторили программу. Я совершил прогулку в горы, а после ланча взял номер в отеле и лег спать. День складывался удачно.

В половине одиннадцатого мне позвонил администратор и сказал, что пассажиры готовы лететь обратно. Вылетели мы в одиннадцать.

Бизнесмены, сытые и опьяневшие, тихо толковали уже не о деле, а о жизни. Старший жаловался на сложности в связи с покупкой им виллы на Коста-дель-Соль: британское правительство установило потолок в две тысячи фунтов на расходы, связанные с пребыванием за границей, а на две тысячи, жаловался он, не купить и кранов для ванн на вилле. Человек, сидевший у меня за спиной, спросил, где можно нанять приличную яхту на Эгейском море, и его друзья дали ему полную информацию. Третий сказал, что его жена уже два месяца в Гштаде и пора бы ей вернуться – на Пасху они собрались в Нассау. Слушая их разговоры, я почувствовал себя жалким нищим.

Мы благополучно приземлились в Ковентри. Они попрощались со мной за руку, поблагодарили за хороший полет, зевая, выбрались из самолета и двинулись, поеживаясь от прохлады, к ожидавшему их «роллс-ройсу».

Я же совершил небольшой перелет до Фенланда. Том, как и обещал, находился в контрольно-диспетчерском пункте, чтобы обеспечить мое приземление. Он крикнул мне из окна, чтобы я шел к нему. В ожидании самолета из Ле-Туке он угостил меня кофе из термоса. Самолет должен был прилететь через час, раньше, чем предполагалось. Похоже, клиентам сильно не везло, и компания решила уносить ноги, пока окончательно не проигралась.

– С твоими порядок? – спросил меня Том.

– Они вроде бы довольны, – сказал я, занося детали полета в его журнал, а потом переписывая в свой собственный.

– Ты, наверное, хочешь вместо платы летные часы, а? – спросил он.

– Как ты догадался? – улыбнулся я в ответ.

– Почему бы тебе не перейти ко мне на постоянную работу?

Я положил ручку, скрестил руки на затылке и откинулся на деревянную спинку стула.

– Еще рано. Может, годика через три-четыре.

– Ты мне нужен сейчас.

Нужен. Приятное слово.

– Не знаю… Надо еще подумать.

– Ну, это уже кое-что. – Том взъерошил редеющие волосы и провел руками по лицу. Он устал. – Сэндвич не желаешь?

Я взял один. Ветчина с французской горчицей. Ветчину делала жена Тома, мастерица на все руки. Это вам не еда из столовой. Приготовленная с пивом, сочная, толсто нарезанная ветчина была восхитительна. Мы ели молча, попивая крепкий горячий кофе. За стеклянными стенами контрольного пункта небо стало черным. Облака скрывали звезды. Ветер крепчал, давление падало. Холодало. Похоже, надвигалась непогода.

Том проверил свои приборы, нахмурился и, откинувшись на спинку стула, стал вертеть в руке карандаш:

– Все правильно предсказали. Завтра будет снег.

Я сочувственно хмыкнул. Снег означал отмену полетов и брешь в его доходах.

– Что поделаешь, февраль, – вздохнул Том.