Бунин, Дзержинский и Я

О светской жизни всегда было много разговоров. А в повседневности кружили голову впечатления-праздники: Розетта видела нарядно одетых родственников, приехавших к ее подругам, на балах – юношей привилегированных заведений, на прогулках – нарядную публику. Казалось, впереди ей откроется этот вечный красивый праздник, как только она покинет стены института, унылого в своей суровости.

Мечты – реальная, самая главная часть жизни институтки. Они касались всего – будущего замужества, откуда-то явившегося наследства, даже карьеры при дворе. Втайне от ближайшей подруги хранился образ «непостижимого ангела», «сердечной симпатии». Это мог быть даже не юноша, а дама, как правило, наделенная той красотой, веселостью, изящностью обхождения, которых манерная и чопорная институтка не находила в себе. Розетта тоже мечтала, что кто-то в Италии из дома Чиккини или во Франции в семье католиков Ла Гранжей найдут ее. Явятся в карете красного цвета с золотыми вензелями в Смольный, увидят ее во всем блеске ее положения. Она будет обязательно снисходительна и добра. Так учат ее обращаться с воспитанницами мещанских училищ.

Нельзя сказать, что мечтательность институток породило чтение книг. Воспитанницы пользовались репутацией начитанных особ. Гете как-то сказал, что в «тиши кабинета зреет интеллект, в бурях жизни закаляется характер».

Но «кабинет» институток был как дистиллированная вода: ничего зловредного, некристального, чтобы не замутило душу.

«Зачем им душу возвышающее чтение? – говорила одна классная дама. – Это надо народ возвышать, а они и так из высшего класса. Что же касается бури, то в пансионе она была «в стакане воды».

Действительно, девушкам оставалось только мечтать.

Мечты становились почти трагическими по мере того, как приближался выпуск, а в лицо смотрела реальная жизнь. Эту жизнь Розетта как первая, лучшая воспитанница, знала лишь по романам. Закрытое учебное заведение замедляло взросление девушки. Все, чем обладала институтка в борьбе с жизнью – взрывные, напоказ чувства, детское до глупости простосердечие, аффектированная чувствительность, сентиментальность, – не могли ей помочь. Розетта Ла Гранж, как и остальные воспитанницы женских институтов, «предназначалась для духовного преобразования дворянского быта».

Ее не готовили к практической жизни.

Институтки были весьма благосклонно приняты культурной элитой конца XVIII – начала XIX века. Литераторы превозносили новый тип русской светской женщины, хотя и усматривали в нем совершенно разные достоинства: классицисты – серьезность и образованность, сентименталисты – естественность и непосредственность. Институтка продолжала играть роль идеальной героини и в романтическую эпоху, которая противопоставляла ее светскому обществу и миру как образец «высокой простоты и детской откровенности». Внешний вид институтки, «младенческая непорочность» мыслей и чувств, ее отстраненность от мирской прозы жизни – все это помогало видеть в ней романтический идеал.

Другие считали институток «белоручками», «набитыми дурами», «кисейными барышнями» (на выпускной вечер институтки приходили в кисейном платье с розовыми кушаками). Вместе с насмешками над «неловкостью» институток о них распространялись суждения как о недалеких и невежественных дамочках, считавших, что груши растут на вербах, и до конца жизни остававшихся мечтательницами.

В нашем мире все относительно. Были институтки – золотой фонд в развитии культурного процесса в России. Портреты некоторых нам оставил художник Левицкий. Были и не умевшие двигать процесс, едва справлявшиеся сами с собой в бурном и тяжелом потоке жизни. Была и третья разновидность – когда образ нежной, детски растерянной, книжной и скромной барышни использовался в лукавых, практичных целях. Так и жила эта институтка за счет других, используя их покровительство, помощь и заботу. И маску до старости не снимала.

Время покинуть Воспитательное общество благородных девиц для Розетты Ла Гранж наступило в 1828 году. Как уже говорилось, она была одной из первых учениц, сумев впитать все лучшее, что давал институт. К ней как-то не пристали манерные скороговорка речи, суетливость мелких шагов в походке, желание все время изливать на окружающих поток своих чувств. Среди подруг ей словно было очерчено какое-то отдельное место. По этой причине все любили с ней советоваться. Интересно, что, будучи сиротой, да еще иностранкой, она мало соприкасалась с кругом других сирот, но ее отмечали девицы богатых привилегированных семей. Они любили ее представлять своим родителям, приезжавшим в Смольный по воскресеньям. Скорее всего, даже не успехи в учебе, а некая взрослость воспитанницы Ла Гранж послужила причиной того, что она была оставлена в институте на два года в должности младшей воспитательницы. Эта должность называлась «пепиньера». В эти два года Розетта показала свое умение быть четкой, дисциплинированной и контактной в обществе начальства, инспектрис, учительниц и воспитанниц, при этом имея «счастливые и милые качества характера».