Бунин, Дзержинский и Я

Итак, все родственные связи оборваны. Единственная близкая душа – сестра Розетта – живет в Петербурге, но они не видятся, потому что судьба носит Людвига по просторам России. А он, в свою очередь, носит живость впечатлений от записок отца. Все, что касалось 1812 года, этого мощного всплеска событий, осветившего целое столетие в русской и французской истории, волновало его. Воспоминания о походе в Россию появились уже в конце 1812 года. Можно надеяться, что они были без фильтра и без надуманного воссоздания событий. Людвиг читал все, что попадалось, что можно было достать у знакомых и в книжных магазинах. Он искал везде свою фамилию. Маршала Мюрата, у которого так долго служил отец, на каком-то подсознании зачислил чуть ли не в родственники. Он сознавался себе, что пребывает в каком-то раздвоении, что его мучает «нетленность» прошлого. А ведь он выпрыгнул из него, и достаточно удачно.

Людвиг покончил с этой внутренней сумятицей в один из февральских дней 1836 года, когда лошади мчали его в старинный Великий Новгород, куда он был определен в Казенную палату чиновником по особым поручениям. Вокруг под небом с голубыми окнами, как это бывает в феврале, остро сверкал снег, а на пригорках от него поднимались струйки пара. Вдоль дороги в удобных местах пристроились деревеньки, и на заборах перед избами сидели толстые коты, гипнотизируя друг друга.

– К марту готовятся, – усмехнулся ямщик и глубоко в себя втянул свежий воздух.

Людвигу вдруг стало мягко и уютно и, главное, спокойно на душе.

Как будто он что-то переступил в себе, выбравшись из липкой трясины сомнений, и встал на твердую, надежную почву. Он не был закален, как старые ветераны Бородина.

Польский поход стал для него повторением или продолжением наяву того, о чем писал отец. Прошло столько времени, и вдруг, словно из небытия, возник сын Наполеона с его карьерными и политическими планами, упоминаемая в дневнике отца фамилия Себастьяни, амбиции Франции с подталкиванием поляков к смуте. Картинка накладывается на картинку, как при отступлении от Москвы – стужи, морозы, ливни, болота, все тонуло. И – холера! Потом жара, как в русской степи. И опять холера! И тысячи мертвецов…

Все это – продолжение страшного сна из сумки 12-го года, когда отца в неправедном и неправильном направлении повел Бонапарт. Эту же неправедность Людвигу предлагал в Сухачеве сын Бонапарта, Александр Валевский.

В жизни Ла Гранжа это был тот случай, когда опыт отца стал уроком для сына и уберег его от нравственного капкана.

Служебная лестница Ла Гранжа не говорит о его тщеславии. Он скромно и честно работает в русской провинции. В 1840 году Людвиг – окружной лесничий в Челябинском округе, затем там же – коллежский секретарь. За отличную службу получает очередные воинские звания: штабс-капитан и капитан. Потом переведен ревизором в Рязанскую губернию.

В возрасте 38 лет в присутствии Рязанского губернского правления Людвиг принял присягу на подданство России.

Женился он на татарской княжне Марии Алексеевне Кулунчаковой из древнейшего благородного дворянского рода, записанного в шестую часть Дворянской родословной книги

Рязанской губернии. В 45 лет Людвиг меняет католическую веру на православную. Случилось это в апреле 1855 года, когда чиновник рязанской Палаты Государственных имуществ капитан Людвиг Александров Ла Гранж, римско-католического вероисповедания, вследствии желания был присоединен к православной Греко-Российской церкви через Святое Миропомазание в Симеоновской церкви города Рязани священником Стефаном Радосским с причтом, причем имя ему дано Александр. С этого времени Ла Гранж стал Лагранжем.

За 15-летнюю беспорочную службу Лагранж Всемилостивейше награжден «Знаком отличия».

Валевский в это же время делал свою карьеру. Он выполнял различные дипломатические поручения влиятельных членов правительства – Гизо и Тьера. Его отправляли с особо важными поручениями во множество стран. Когда разразилась французская революция 1848 года, он сразу принял сторону будущего императора Наполеона III. Сиятельный родственник его щедро отблагодарил – назначил посланником в Венецию, Неаполь и, наконец, в Лондон. Здесь он проявил такую хитрость и ловкость, что англичане, несмотря на весь ужас, который у них вызывало имя Наполеона, признали Наполеона III императором Франции. Валевский организовал визит Наполеона III в Англию, английской королевы Виктории – во Францию.

Он обеспечил сотрудничество Англии и Франции против ненавистной ему России, которая была унижена после Крымской войны на Парижском конгрессе, где председательствовал граф Валевский. Это была месть России, которая развенчала воинственные амбиции его отца.

А ведь на этом конгрессе, где Валевский диктовал России ультиматум, мог быть француз Людвиг Ла Гранж, дай он слабину, когда его, совсем юного, Валевский соблазнял Парижем, карьерой и своим громким именем сына Наполеона.

Валевский тогда расставил юному корнету опасный нравственный капкан…

Эпилог

Русские Лагранжи