Бумажный тигр (II. - "Форма")

Тем не менее, блюдя образ, время от времени он позволял себе перебрать лишнего – жители Хукахука могли бы поверить в то, что по ночам на Хейвуд-стрит хозяйничает Ламбтонский червь[12], чем в лавочника, который отказывается от дармовой выпивки. Иной раз подобные пирушки, щедро спрыснутые spiritus vini[13], приводили его в затруднительные ситуации.

Так, как-то раз они со Скаром Торвардсоном ради эксперимента крепко нагрузились коктейлем, смешанным по рецепту из странного стихотворения «Плантаторский пунш», вычитанному ими от скуки в журнале «Фан» и состоящем из темного рома, сахарного сиропа, ангостуры и лимонного сока. Пойло оказалось воистину дьявольским и, хоть Лэйд мог поклясться, что в его состав не входило ни единой унции воды из Леты[14], на следующий день ему так и не удалось восстановить в памяти, чему они со Скаром посвятили последние сутки. Судя по всему, той ночью в Хукахука творилась какая-то странная ворожба, призраки которой тревожили Лэйда еще с полгода после этого. Так, во всех домах по Хейвуд-стрит северо-восточные углы комнат покрылись синеватым мхом, весь сахар на кухнях растаял, превратившись в карамель, столовые приборы оказались погнуты и перекручены самым странным образом, а мистер Эмфри Стоунджер, владелец хозяйственной лавки на углу, клялся, что его пес, милейший сеттер по кличке Паффс, тем вечером менторским тоном прочел ему вводную лекцию по экономическому национализму.

Бывали и более тревожные случаи. В другой раз скряга Маккензи выставил в счет старого долга бутыль контрабандного голландского женевера[15] на можжевельнике – и они так словно гульнули, что он очнулся лишь спустя два дня с головой, гудевшей как церковный колокол. Мало того, многочисленные обстоятельства свидетельствовали о том, что на его долю выпало немало приключений, которые его память по каким-то причинам не удосужилась сохранить. Так, манжеты его изорванной сорочки были покрыты причудливейшей рунической вязью, написанной, без сомнения, его собственной рукой и представлявшей собой гремучую эклектическую смесь из охранных кабалистических и, теософских формул, на прогулочной трости явственной отпечатались следы зубов, которые определенно не принадлежали ни человеку, ни собаке, а на носовом платке остались пятна засохшей крови – при том, что ни одной раны или пореза на его теле не сохранилось. Чем он занимался той ночью? В какое дьявольское приключение оказался втянут? Насколько близок был к смерти? Этого Лэйд знать не хотел, но с тех пор старался проявлять осторожность по части выпивке – осторожность, которая, как и все существующие в мире правила, нет-нет, но иногда нарушалась.

Вот и сейчас… Лэйд застонал, чувствуя, как вокруг него из жестких колючих волокон сплетается мир, мир жесткий и зловонный, состоящий из великого множества твердых углов, которыми он, этот непрошенный и недружелюбный мир, болезненно упирается в его, Лэйда, измочаленное тело.

Где это они гуляли вчера? Неужели вновь в «Глупой Утке»? Ох, когда в последний раз ему было так скверно? Надо кликнуть Дигги, пусть принесет сельтерской воды и рюмку хереса. Знаток человеческой души, мудрый мистер Хиггс, говорил, одна рюмка хорошего выдержанного хереса позволяет излечить любую хворь за исключением любви и налоговых выплат.

Нет, подумал Лэйд, с трудом вылавливая отдельные мысли из грязного бурлящего водоворота, похожего на сток из забитой грязной посудой раковины, это не любовь. По крайней мере, в моем возрасте стоит воздержаться от любви, после которой ноют на своих местах зубы и трещат ребра, она не доведет до добра…

- Дигги? – собственный язык показался ему вымазанной в дегте сухой тряпкой, которую вкрутили ему в глотку, точно фитиль, - Мисс Прайс?

Он лежал на чем-то жестком и твердом, судя по шероховатостям, которые ощущал щекой, на чем-то вроде обструганных досок. Неужели на полу? Вот уж точно славно погуляли… Еще более странным было то, что он по какой-то причине не мог подняться – напрягшиеся для усилия руки почему-то не изменили положения тела в пространстве.

В пространстве, которое все еще оставалось чертовски неуютным и совершенно незнакомым.

Лэйд мысленно заворчал. Если он в самом деле в лавке, надо добраться до кабинета, пока его, чего доброго, не увидели в подобном виде. Ох, до чего же раскалывается голова! Точно ее раздробили кузнечным молотом на черепки, а потом собрали воедино, небрежно смазав трещины старым садовым варом. Надо подняться, открыть глаза и…

Он не в лавке. Лэйд понял это мгновенно, безотчетно, сам не зная, как.

Запах. В его лавке никогда не пахло так скверно – застарелой кровью и химикалиями – запах даже не бойни, а выгребной ямы позади хирургического лазарета, куда после боя санитары в жестяных ведрах сбрасывают отсеченные куски плоти, которые уже не пригодятся своим хозяевам.